Греховная страсть - Хэссинджер Эми

— Никогда не пытайся переспорить священника по вопросам Церкви. Никогда не цитируй столько. Я хорошо усвоил этот урок.

Беранже постукивал пальцами по столу:

— Христос сумел презреть тело и превратился в дух!

— Ага, и счастливо себе отправился на небо.

— Да, — осторожно продолжал Беранже, — скорее всего.

— Скорее всего?

— Вы утверждаете то, что прочли в книгах, но это было написано не Богом, а людьми.

— Согласен. А что, в таком случае, вы скажете о грехе?

— Но это же общее понятие.

— Иисус был рожден во плоти, мог ли он быть по-настоящему свободным от греха?

— Что за вопрос!

— Простите, святой отец, что утруждаю вас, но этот вопрос сильно заботит меня. Кто еще, как не вы, может мне дать на него ответ? Никто не может быть свободен от греха, находясь в теле, никто не может отделить душу от тела, значит, и у Христа были грехи, значит, и Церковь грешит, ведь ей же управляют люди!

— Вы не правы, — попытался возразить Беранже, — так бывает, но крайне редко. Вспомните о святых…

— Да уж, — перебил его мужчина, — только и осталось, что вспоминать. И что вспоминать? Христос был рожден в теле человеческом, жил с людьми во грехе, и потом вы говорите, что душа его покинула тело и отправилась на небеса? Как такое может быть? Это похоже на мифологию, наша жизнь построена на реальности. Как можно поверить в то, чего никто не видел?

— Иисус, как вы знаете, был рожден без греха. Святая Дева Мария была девственницей, это известно всем. Если вы хотите найти в Церкви грех, то тогда уж лучше посмотрите на Магдалину!

— Богатый комментарий. Возможно. — Австриец допил свое вино и кивнул. Казалось, спор был закончен. Я только собралась выйти к ним, чтобы забрать тарелки и помыть их, как гость снова начал:

— Святой Павел утверждает, что душа не может покинуть храм Господень, единожды туда попав.

— Это несправедливое замечание, — перебил его Беранже.

— Ну, пожалуйста, — улыбнулся гость лукаво, — дайте же мне закончить. Если мы принимаем факт, что Христос воскрес, умерев только телом, то куда тогда ушло его тело? Или кто-то его украл и принес к тому месту, где он спустился с небес и снова вошел в свое тело?

— Я не могу согласиться с неправильными выводами.

Австриец продолжал давить:

— Можете ли вы предположить, что тело могло быть украдено?

— Нет, с этим я не могу согласиться. Апостолы, проповедовавшие всю свою жизнь, никогда не говорили лжи. Я никогда не соглашусь с таким утверждением.

— Да, я полагаю, что не согласитесь. — Он так это произнес, что его недовольство я почувствовала даже на расстоянии.

Он сделала паузу. Потом снова заговорил:

— Простите меня, святой отец. У меня репутация бунтаря и спорщика. Вы сами можете убедиться, что так оно и есть. Не надо было мне заводить этот разговор. Я не смог удержаться от спора. Этот вопрос всегда меня занимал; кто еще может ответить на него столь подробно и правильно, как не вы. Простите, если можете. Простите, святой отец. Я вижу, я вас разозлил.

— Ну что вы, не стоит извиняться. — Беранже сразу успокоился, придя в свое обычное состояние. — Не забивайте себе голову ненужным чтением. Примите это как факт. Тот старый священник, должно быть, утратил свою веру, если утверждал подобные вещи. Такие люди становятся хороши для любой работы, но только не священника. Выкиньте его из головы.

Гость мрачно улыбнулся:

— Я приложу все усилия, чтобы последовать вашему совету. — Он опустил руку в карман и достал оттуда серебряный портсигар. Взял сигарету и предложил Беранже, но тот отказался. Закурив, он продолжал:

— Я человек слова, господин священник, я, бесспорно, не святоша, как я уже говорил, но все же надеюсь, что вы останетесь так же искренне со мной, как и раньше. Вещи, принадлежащие этому миру, интересуют меня. И у меня есть особый интерес к вашей церкви, и, несмотря на всю разницу между нами, скажите мне правду. Вот вам пять тысяч фунтов. Согласны ли вы принять их и выполнить условия нашей договоренности? — Он склонил голову и смотрел на Беранже исподлобья.

Меня это поразило. Они договорились о чем-то, чего я не могла предположить, и он не сказал мне, хотя говорил, что рассказывает мне все. Значит, правильно я чувствовала, что он что-то от меня скрывает. В этот самый момент Беранже повернулся ко мне и сказал:

— Мари, оставь нас, пожалуйста, одних.

Оскорбленная, я выполнила его просьбу. Позднее я увидела австрийца, и это был последний раз, когда я его видела, из окна кухни своего дома, спустя несколько часов, когда грязно-розовые облака уже закрывали солнце. Он шел в пиджаке, наброшенном на плечи, и насвистывал что-то, я не могла разобрать что из-за расстояния.

Я сразу же отправилась к Беранже.

— Ты их взял? — был мой первый вопрос. — Ты принял его предложение?

Я думала, что он проигнорировал просьбу этого австрийца и не взял денег. Мне казалось, что я знаю Беранже, и не могла даже представить себе, что может быть иначе.

— Мари, неужели ты не могла сообразить сама, что тебе следует уйти. Тебе нельзя было тут находиться, — ответил он мне со злостью.

— Но почему?

— Я не должен каждый раз говорить тебе, когда именно я хотел бы побыть один или с кем-то наедине.

— Но я же не знала, что он собирается предлагать тебе деньги, — возразила я.

Беранже зыркнул на меня:

— Дело вовсе не в деньгах, а в том, что наш разговор был не для твоих ушей.

— Не будь смешным. Мы сами все время разговариваем на подобные темы.

Он молчал.

— Ну ладно. Извини. Я не собиралась посягать на твою свободу.

По лицу Беранже я поняла, что этого ему недостаточно, чтобы меня простить. Он сидел, демонстративно погрузившись в изучение своих бумаг, не глядя на меня. Я напрасно ждала, что он мне хоть что-нибудь расскажет.

— Простите меня, святой отец, — я снова вернулась к разговору, — но вы должны понять мою любознательность. Вы разговаривали о письмах, которые мы посылали? Он сказал что-нибудь, почему не отвечал?

— Он был на войне.

— А, так он солдат.

— Богохульник, — пробормотал Беранже.

— Он вел себя высокомерно с тобой.

— Он не друг Церкви, Мари.

— Он разозлился, когда узнал, что ты продал вещи, которые нашел?

— Нет, он ими не интересовался. Он больше хотел оклеветать святое имя Христа.

— Тогда почему он так интересуется нашей церковью?

— Будучи на войне, он много видел и слышал о старых захоронениях вещей и реликвий, и в основном, как я понял, все это находилось где-то рядом со святыми местами. Про нашу же церковь давно ходят слухи, ты и сама не так давно искала тут сокровища, помнишь? Эти слухи дошли и до него, особенный интерес вызвала твоя находка. Теперь он просто уверен, что может найти здесь сокровища тамплиеров. — Он замолчал и тряхнул головой. Я же ожидала окончания истории.

— Он рассказал, что давным-давно услышал не о церкви, а о нашей деревне. И не от своей сестры, а от старого французского священника, которого встретил, когда был еще совсем молодым. Тот священник частенько сидел у фонтана на центральной площади Вены, благословляя всех, кто проходил мимо, всегда улыбаясь. Люди прозвали его «Священная улыбка». Многие знали его, но наш австриец сумел подружиться с ним. Этот священник жил во Франции еще до революции. Всю жизнь он старался служить верно, но одна вещь так и осталась не сделана им — он не смог побороть злость и насилие в его собственной деревне.

Этот священник рассказал ему об одной странной своей прихожанке — леди из той деревни, большой покровительницы Церкви, которая постепенно сходила с ума. Якобы она настаивала на своей собственной божественности, настаивала, что она и вся ее семья произошли от Христа, поэтому она верила в Бога так сильно, да простит меня Господь, она говорила, что она потомок Марии Магдалины.

— Ее потомок?

— Я рассказываю тебе то, что мне рассказали, — с ненавистью проговорил Беранже.