Греховная страсть - Хэссинджер Эми

Деревенские жители — практики. Священник нужен им лишь для того, чтобы освещать, благословлять, разрешать или устанавливать какие-то правила и следить за их исполнением. Прежде чем начать что-то сажать или сеять, все бегут в церковь. Религия тоже практична. Чтобы помолиться за здоровье, можно обратиться не к одному, а сразу к нескольким святым, чтобы помолиться о любви — то же самое. Священник, который влюбился, приступил обет, — грешник и должен быть изгнан из Церкви. Думая так о Беранже, они все равно закрывали на это глаза, потому что он сделал так много для нашей маленькой деревеньки. А главное — отремонтировал церковь. Теперь есть место, где можно полноценно помолиться и за мужа, и за урожай.

Так что вскоре и моя столь незначительная персона стала весьма приметной, более того, всеобщее презрение обрушилось на меня. Многие говорили мне те же слова, что и мать. Другие пытались открыть мне глаза, намекая на обет безбрачия, другие же вообще, встречая меня, переходили на другую сторону дороги.

Беранже, как я знала, не трогал никто.

Я знала, что во мне они видят реальную угрозу потери своего обожаемого святого отца. Но прошло не так много времени, как вдруг, может, усилиями Беранже, а может быть, сами, но они привыкли к нашей дружбе, перестав обсуждать меня на каждом углу.

Ну, конечно же. Как может пострадать репутация Беранже, когда он провел такой процесс, как реставрация. Наконец-то все было закончено. Крыша починена и заново покрыта, внутреннее убранство заново расписано, покрашено, обставлено и обновлено. Все помнили, с какими трудностями все это начиналось и как упорно работал Беранже, для того чтобы все это поскорее завершилось. И все-таки главный вопрос — кто дал ему деньги и кто этот тайный покровитель и любитель нашей деревеньки — мучил их постоянно. Казалось, история о сокровищах Беранже облетела весь свет.

Прошло уже больше года с тех пор, как я показала мадам свой рисунок и как она намекнула мне на то, что подобное можно было бы найти и у нас в деревне, а потом внезапно уехала в Париж. В тот последний наш вечер она дала мне пару книг. Вскоре я отправила ей письмо, выражая соболезнования по поводу ее тети. В конце письма я добавила несколько слов о камне. Она ответила, написав, что должна задержаться на неопределенный срок в Париже, так как тетя ее очень слаба и процесс выздоровления идет крайне медленно. Интересовавший меня вопрос остался без внимания, правда, в конце письма была строка — что мы сможем завершить все начатые разговоры по ее возвращении в Ренн-ле-Шато.

Я снова начала интересоваться вещами, найденными под камнем: рисунком, золотыми монетами, книгой. Особенно монетами, которые Беранже назвал старинными медалями. На некоторых из них я не видела никаких знаков. Мне было интересно, куда же он их спрятал. Я снова подумала о его частых отлучках и о том, что сумку он почему-то всегда берет с собой.

Как-то вечером я снова завела с ним разговор об этом, и Беранже явно смутился:

— Я думал, ты давно об этом забыла.

— Нет, — ответила я, давая ему понять, что в угоду его желанию «все забыть» делать я этого не буду.

— И все же я буду признателен тебе, Мари, если ты не выбросишь это из головы. Ну, правда. Нет смысла сосредоточиваться на этом.

— Извини, но для меня есть. Я очень интересуюсь этим камнем. И посланием, которое оставил священник. «Ворота смерти» или что-то в этом роде.

— Да, действительно, возможно, он был напуган временными проблемами. Его искали, как ты знаешь. Он, возможно, боялся за свою жизнь.

— Может быть, но мне кажется, тут скрывается нечто большее. Не так ли?

Он не выдержал моего напора и, чуть повысив голос, сказал:

— Когда же ты наконец прекратишь свои выдумки, Мари? Это было давным-давно, пора уже и забыть. Я же ответил на все твои вопросы.

Потом он внимательно на меня посмотрел, казалось, думая, можно ли мне доверять, и вдруг произнес:

— Если тебе очень хочется знать — я продал все это.

— Почему? Кому?

— Ой, ну полно же людей, которые интересуются вещами подобного рода.

— А монеты?

— Я положил их в банк. Мне выдали за них немного денег, — ответил он, избегая встречаться со мной взглядом.

— Я думала, ты будешь ждать распоряжений из Австрии.

— Да, но я и так долго ждал, почти что два года, и не дождался ничего. Я считал каждый пенни, чтобы закончить ремонт.

— А мне ты об этом почему не сказал?

— Я знал, что ты будешь против. Прости меня, моя дорогая, но я должен был выполнить свой долг.

— А что с книгой?

— Это просто старый регистр. Обычные церковные записи.

— Ну, ее-то ты не продал, я надеюсь?

— О, нет, — сказал он. — Она не представляет собой никакой ценности. Она где-то здесь.

Хотя он ответил на все мои вопросы, я чувствовала кожей, что есть еще что-то, что он скрывает от меня.

Это случилось позднее, когда австриец наконец-то нанес нам визит. Он прибыл сырым мартовским утром. В нем сразу можно было узнать иностранца, так отличалась его одежда от нашей. Да и по-французски он говорил с ошибками и чудовищным акцентом. На меня он произвел довольно странное, даже пугающее впечатление, хотя говорил очень вежливо, интересуясь, где он может найти господина святого отца.

Я отвела его в церковь и показала на Беранже, который сидел и делал записи в своей тетрадке. Увидев нас, он оторвался от дел и, когда иностранец представился, воскликнул:

— Ну, надо же, вот случай: наконец-то мы с вами познакомимся. Мое почтение.

— Взаимно, господин святой отец.

— Надеюсь, наша захудалая деревенька вас не удивила?

Австриец засмеялся:

— Путешествие по горам удивило меня настолько, что теперь меня вряд ли что-то может удивить. Великолепное местечко.

— Спасибо, — учтиво ответил Беранже.

Молчание затянулось, Беранже выглядел напряженным.

— Может быть, вам пройтись, джентльмены? — предложила я.

— Прекрасная идея.

— Да, да, — заторопился Беранже. — Жаль, правда, что ваш приезд сюда не совпал с солнечным днем, когда так хороши местные пейзажи.

— Мы можем начать с церкви, — сказал мужчина, когда они вышли за дверь.

— Ну конечно, как видите, мы были очень заняты реставрацией.

Как же мне хотелось пойти вместе с ними, но это могло бы показаться странным. Итак, я принялась за работу: готовила на скорую руку еду, чтобы подать им, когда они вернутся. Они пробыли в церкви больше часа, слишком долго, чтобы просто ее осмотреть. Затем где-то еще бродили и вернулись через два часа. Верхние листы салата уже завяли. Я вытащила их, чтобы потом отдать кроликам и на новые листы положила кушанье. Беранже одарил меня благодарным взглядом.

— Вы должны понять мою позицию, — говорил австриец. — Конечно, я не могу заставить вас согласиться с ней. Я ничего не имею против священников. Это факт. Но среди них есть и такие, чья душа принадлежит не Богу, а императору. В таком случае они поступают не так, как это установлено Церковью, а так, как это нужно императору. Так, например, поступал святой Павел.

Беранже тут же начал жарко оспаривать это высказывание:

— Святой Павел говорил, что Иисус умер за наши грехи, он служил Богу, о каком императоре идет речь? А потом появился апостол Петр с розой и пятью собратьями одновременно.

— А что значит «роза» и как это понять «появился»? Вы о них так говорите, как если бы они существовали на самом деле, из крови и плоти.

— Но ведь так оно и было! Посмотрите на мои руки и ноги. Дух и тело неразделимы!

— У меня другая позиция. Я читал Евангелие от Луки, и его проповедование не совпадает с тем, что проповедовал Павел. Вы не можете это отрицать.

— А я и не отрицаю.

При всем своем любопытстве я не могла слышать всего, о чем они говорили, так как вынуждена была подавать, убирать со стола, постоянно возвращаясь на кухню. Потом я увидела, как загорелись глаза Беранже от жаркого спора и как австриец поднимается из-за стола со словами: