Мари Фишер - Судьба Лилиан Хорн
– Но, господин инспектор, какого же вы о нас мнения? Естественно, мы так и сделали. – Михаэль Штурм еще в полной задумчивости добавил: – Тем не менее, для бедной женщины будет большим ударом увидеть его в таком виде.
Через три дня пришел результат химического анализа.
Михаэль Штурм прочитал его в рабочем кабинете, который делил с коллегой Кулике, – просторное помещение с простыми рабочими столами, стоявшими друг против друга, вращающимися креслами и шкафами с папками. Единственное украшение – ярко иллюстрированный настенный календарь городской сберкассы.
– Так я и думал, – сказал он, – вне сомнения, самоубийство.
Джо Кулике поднял голову.
– Речь идет о трупе в городском лесу?
– Именно.
– Когда мы производили вскрытие, ты не проронил ни слова, что подозреваешь самоубийство.
– Я хотел быть уверен в своем предположении.
– Задним числом так каждый может сказать. Михаэль Штурм не делал трагедии из мелких стычек с коллегой.
– Хочешь опять меня завести, – сказал он спокойно, – пора бы тебе постепенно уже усвоить, что твои наскоки разбиваются о меня как о гранитную стену.
Он провел рукой по бородке, обдумывая, стоит ли звонить инспектору Крамеру, но потом все же решил, что спешки нет, пододвинул к себе пишущую машинку, вставил формуляр с обязательными пятью копиями и приступил к составлению заключения – ему приходилось печатать самому, потому что секретарша полностью находилась в распоряжении профессора Фабера.
Когда постучали в дверь, он не прореагировал. Обычное «Войдите!» крикнул Джо Кулике.
– Я сюда попала? – спросил хриплый женский голос. – Я ищу господина Штурма.
Только теперь молодой врач поднял голову.
– Что вам угодно? – спросил он.
Женщина была молодая, наверняка не старше двадцати четырех, и в своем черном элегантном костюме выглядела очень изящно. Ее узкое лицо казалось особенно белокожим под копной рыжеватых волос. На тонких губах – помада пастельных тонов.
– Вы доктор Штурм? – спросила она.
– Да.
– Боже мой, как я рада. – Ее бледные щеки окрасились легким румянцем. – Ужасно трудно найти вас.
– Это место не для посещения публики, – сказал Михаэль Штурм.
Джо Кулике встал и подвинул посетительнице стул.
– Присаживайтесь и поведайте, что у вас на сердце!
– Спасибо, – выдохнула едва слышно молодая женщина и одарила Джо Кулике благодарным взглядом своих подернутых печалью карих глаз, – не сердитесь на меня, но… к сожалению, мне надо поговорить с господином Штурмом наедине.
– Ну, пожалуйста, тогда я удаляюсь, – Джо Кулике был уже у двери.
– Погоди! – крикнул Штурм. – Оставайся здесь! Ты не можешь так просто уйти. Сначала давай выясним, кто вообще эта дама?
Молодая женщина, колеблясь, переводила взгляд с одного на другого.
– Я – вдова Оскара Миттерера, – сказала она, наконец, нервно поигрывая замком маленькой черной сумочки.
Мужчины выжидательно молчали.
После небольшой паузы она неуверенно продолжила, спотыкаясь на отдельных словах:
– Инспектор полиции Крамер считал, что вы… и поэтому я здесь, чтобы… пожалуйста, скажите мне, от чего умер мой муж? – Но и после того, как она уже задала свой вопрос, напряжение явно не отпускало ее.
– Ну, тут я, пожалуй, лишний, – сказал Джо Кулике, – расскажи ей, Михаэль… ну, пока!
– Пожалуйста, останься!
– Не может быть и речи. Мне все равно надо в лабораторию. – С этими словами Джо Кулике удалился.
Михаэль Штурм и фрау Миттерер остались одни.
– Вы действительно не предполагаете от чего? – спросил врач и испытующе посмотрел на нее.
– Не знаю, мой муж был… иногда чрезмерно легкомыслен, брал с собой чересчур много денег, и поэтому я, как только он исчез, сразу подумала о преступлении.
– Нет. Он не был убит.
– Но тогда я могу себе представить, что произошло, – сказала она торопливо, – он постоянно принимал страшно много таблеток, самых разных, какие только есть… Для уменьшения аппетита, для поднятия сил, снотворное. Я всегда боялась, что он когда-нибудь перепутает дозировку и… – Ее голос сник.
Михаэль Штурм с ее первых фраз заметил, что она неискренна, но еще не понимал, чего же она хотела.
– Это произошло не по оплошности, – заявил он сухо.
– Вы хотите сказать, что он убил себя сам? – Она почти выкрикнула эти слова, хотя, по всему, это не было для нее такой неожиданностью, как она пыталась изобразить. – Нет, не может быть!
Он только взглянул на молодую вдову, и это заставило ее взять себя в руки.
Она прижала черный платочек к уголкам глаз и сказала задыхающимся голосом:
– Мой муж был верующий католик. Он не мог покончить с собой. – И добавила энергично: – Ваш диагноз ошибочный!
– Ваш супруг проглотил, по меньшей мере, тридцать таблеток снотворного, – сообщил ей Штурм, – вы должны признать, что такое не может произойти по ошибке. И преступление в подобном случае также исключается. Никто не может заставить другого человека принять против воли тридцать таблеток.
Фрау Миттерер теребила кончики своих черных перчаток.
– Но как вы можете знать, что их действительно было так много? Ведь задним числом это вообще невозможно установить.
– Еще как можно, – сказал он терпеливо, – такие таблетки не растворяются в желудке полностью. По остаткам наш химик вычислил, что их было не меньше тридцати. Он провел точный анализ. Ошибка полностью исключается, милостивая госпожа. Вам придется смириться с фактами.
– Но… это же ужасно! – не удержалась фрау Миттерер. – Значит, моему мужу будет отказано в церковном погребении. Его родные придут в ужас. Это просто немыслимо.
Михаэль Штурм отодвинул свое кресло и встал.
– Об этом вам следует поговорить со священником. Мне кажется, он может войти в ваше положение. Во всяком случае, от души желаю вам, чтобы так оно и было. – Он подошел к ней.
Фрау Миттерер подняла руки, как бы защищаясь.
– Нет-нет, пожалуйста, только не выгоняйте меня! Вы единственный человек, кто может мне сейчас помочь!
Он понял, чего она от него добивается, однако сказал:
– Не представляю – как?
– Вам достаточно только чуть изменить ваше заключение!
Она улыбнулась ему, хотя в ее больших карих глазах стояли слезы.
– Ведь так часто бывает, что люди умирают от больших доз снотворного, об этом каждый день пишут газеты и о том, что это был несчастный случай. Пожалуйста, ну, пожалуйста, пусть смерть моего мужа не будет для всех остальных самоубийством!
– Очень сожалею. Но я не могу фальсифицировать правду.
– Речь идет о моем дальнейшем существовании, – воскликнула она и теперь заплакала по-настоящему, – моем и моих детей, и еще детей мужа от первого брака! Я сама опять могу хоть завтра пойти работать манекенщицей, но что будет с детьми?
