Мари Фишер - Судьба Лилиан Хорн
Она опустилась на нары и обвела свою камеру взглядом, явно свидетельствовавшим о том, что она вдруг поняла, как ей вскоре будет недоставать этого скупо обставленного, но светлого и чистого помещения, где она находилась одна.
Адвокат ван Борг сел напротив нее.
– Никогда нельзя терять надежду, – пробормотал он и сам почувствовал, как банально и лживо это прозвучало.
Лилиан Хорн даже не обратила внимания на его слова.
– Сколько я вам должна? – спросила она.
– Но вы же знаете, что ваш бывший муж…
– Нет, я хочу взять все расходы на себя. Я заплатила дополнительно при строительстве своего жилья пять тысяч марок на специальное оборудование ванной комнаты. Если вы продадите квартирку и мебель, это составит примерно десять тысяч марок… Этого хватит?
– Даже с лихвой.
– Тем лучше. Тогда верните моему муженьку те деньги, что он платил за мою квартиру, пока я была здесь.
Адвокат ван Борг записал ее распоряжения и был рад, что мог занять себя этим – он боялся взглянуть ей в глаза.
– Я все сделаю, как вы хотите.
– Мои платья и туфли и все другие женские тряпки и барахло, которое не удастся продать, – распоряжалась она, – отдайте благотворительной организации. Мне было бы приятнее всего, если бы мои вещи достались молодым девушкам без средств.
– Вам следует все еще раз хорошенько обдумать, – остановил он поток распоряжений, – а что, если вас отпустят досрочно?
Лилиан Хорн засмеялась, но это походило больше на всхлипывания.
– Боже праведный, адвокат, хоть вы не говорите того, во что не верите! Ну, кто же теперь верит в чудеса?
21
Через два дня Лилиан Хорн исчезла за старыми, толстыми стенами каторжной тюрьмы в предместье города, а одновременно с нею и ее имя со страниц газет. И хотя дело не было забыто, особенно людьми, знавшими ее, оно считалось закрытым и стало достоянием прошлого.
Вряд ли кто сомневался в справедливости приговора. Лишь легкая тень некоторой неудовлетворенности, всегда возникающая, когда приговор выносится только на основании собранных улик, осталась в воспоминаниях об уголовном процессе Лилиан Хорн, однако и публика, и судьи видели в отсутствии признания вины самой подсудимой не больше чем ее глупое упрямство. А вынесение обвинительного приговора без ее признания только еще больше подчеркивало успех правоохранительных органов.
Для самой Лилиан Хорн, до последнего момента уверенной в том, что невозможно осудить невинного человека, мир словно рухнул. Конечно, она надеялась, что ее, скорее всего не будут до конца жизни держать взаперти. Когда-нибудь, может, лет через двадцать ее выпустят на свободу, но ей тогда уже будет за пятьдесят!
Ее жизнь была разрушена – на этот счет у нее не оставалось никаких иллюзий. Все чаще приходила мысль о том, что такой жизни лучше всего добровольно положить конец. Мешало исполнить задуманное не только то, что за ней, особенно в первые дни, постоянно наблюдали в тюрьме, и осуществить самоубийство было не так-то просто, но в ней самой что-то противилось этому. Она сама не знала, что это была за сила. Но эта сила поддерживала ее и не давала окончательно пасть духом.
Еще несколько лет назад, когда суд расторг их брак, признав ее виновной, и лучшие друзья, на понимание и сочувствие которых она рассчитывала, отвернулись от нее, она прошла суровую школу жизни. Она думала, что сумела навсегда выработать в себе недоверие к людям и безразличие к их мнению и болтовне о ней.
Теперь она поняла, что ей это не удалось. Ее приводила в бешенство одна мысль о том, что ей сломали судьбу. Она отнюдь не собиралась безропотно облегчить совесть ее судей признанием собственной вины – ведь именно так будет истолковано ее самоубийство, это ей было ясно, и она никак не хотела облегчать жизнь своим мучителям.
Больше того – она находила слабое утешение в том, что ей удалось, наконец, пусть и с опозданием, убедить адвоката в своей невиновности. Он время от времени навещал ее или посылал к ней молодого человека из канцелярии, чтобы справиться о ее самочувствии и о том, не надо ли ей чего. Однако лишь в минуты душевной слабости поддавалась Лилиан Хорн надежде, что процесс когда-нибудь возобновится снова.
Она пыталась смириться с не поддававшимся разумению представлением, что отсидит в этих унылых стенах, куда ее забросила злая судьба, двадцать лет, что составит 175 200 бесконечных часов.
Лилиан не восставала против судьбы и сберегала тем самым силы, так необходимые ей.
С самого начала она понимала, что ничего не добьется, если будет бунтовать, шуметь или досаждать надзирательницам жалобами. Наоборот, она старалась доставлять им как можно меньше хлопот, что возвышало ее в их глазах. Своей внешностью и интеллектом она заметно выделялась из отбывающих здесь заключение преступниц, родом в основном из очень низких социальных слоев. Ее привычка к чистоте и порядку тоже принесла свои плоды. Ей дали возможность навести уют в ее боксе, где от параши всегда разило запахом уборной. Цветными репродукциями она заклеила стены в тех местах, где были пятна, и отвалилась штукатурка, а под цветной скатеркой скрыла царапины и щели в крышке стола. Через три месяца безупречного поведения ей разрешили слушать радио.
Некоторые из заключенных, с которыми она до того встречалась лишь на прогулке в тюремном дворе, на так называемых культурных мероприятиях или по воскресеньям в церкви, пытались сначала поддеть ее. Но жесткий юмор и твердость характера служили ей надежной защитой.
Она даже не делала попыток говорить о своей невиновности среди нового окружения, инстинктивно чувствуя, что выставит себя тем самым только в смешном свете.
– Ну и дурой же ты была, – отчитывала ее черноволосая неряшливая баба, отбывавшая наказание за преступление против собственности, – если бы ты перед ними – она имела в виду судей – поплакалась в тряпочку, наверняка отделалась бы одними синяками.
– А ты сама так бы сделала?
– Не-е. Такого удовольствия я бы им не доставила.
– Вот видишь! И от меня они получили столько же!
– Но ты ведь пришила старуху?
– А какая теперь разница. Мне не повезло. Как и тебе. Как и всем остальным здесь. Виновна или невиновна – главное, не попадаться.
– Ну, ты даешь! – сказала грязнуха с нескрываемым восхищением.
Им пришлось разойтись, потому что надзирательница стала к ним приглядываться.
Как и предполагал адвокат ван Борг, Лилиан Хорн очень пригодилось, что она не курила. Она не отказывалась от положенных сигарет и потихоньку передавала их другим, страдавшим от недостатка курева. Благодаря этому она не то, чтобы завоевала всеобщую любовь среди новых товарок, но многие старались поддерживать с ней хорошие отношения в надежде получить сигареты.
