Линда Олссон - Астрид и Вероника
Астрид всхлипывала и не могла остановиться, потом принялась раскачиваться. Вероника не выпускала ее. Наконец Астрид ухватилась за спинку стула. Вероника отпустила старушку. Они сели.
— С той ночи я ни разу не позволяла себе оплакивать дочку, — прошелестела Астрид. — Ни когда ее хоронили, ни в первый ее день рождения, до которого она не дожила. Ни разу. — Она вновь зажала рот ладонью, будто пытаясь заставить саму себя умолкнуть, но слова лились и лились, и Астрид уронила руки на стол. — И себя я тоже не оплакивала, — продолжала она. — Ни ту девочку с косами, ни молодую женщину, в которую я превратилась. — Она помолчала. — Утешения все равно не сыскать, так что и плакать попусту нечего.
Она сходила к плите, сияла с крючка полотенце, утерла глаза. Постояла, привычно глядя в окно и выкручивая полотенце руками.
— Я прежде не то что об этом никому не рассказывала — сама и думать себе не позволяла. Схоронила все мысли, когда дочку хоронила. Ах, больно-то как… — Она прижала полотенце ко рту. — Дело-то все во мне, во всем лишь я виновата. Мало любила.
Астрид медленно вернулась к столу, села.
— Я не знала, хватит ли у меня сил… А если сил не хватит, так я думала, значит все может повториться. Да, я так думала. Но вдруг я ошибалась? Может, не в том беда, что я мало любила, а в том, что слишком уж сильно ненавидела.
Утренний свет четко очерчивал старческий профиль Астрид.
— И теперь, как подумаю об этом, тяжело мне так, что мочи нет, — тихо произнесла она и повернулась к Веронике. — Простите, что вам пришлось все это выслушать. На все это смотреть.
Вероника протянула руку, погладила старушку по щеке.
— Давайте я уложу вас в постель, — предложила она.
Вдвоем они поднялись на второй этаж. Астрид тяжело опиралась на Веронику, а другой рукой цеплялась за лестничные перила. В спальне она легла на постель в чем была, не раздеваясь, и Вероника укрыла ее одеялом. Вновь погладила по щеке. Прошла к окну и опустила жалюзи. Обернулась. Астрид лежала с закрытыми глазами, бледная. Вероника села в кресло у окна. В комнату сквозь жалюзи просачивался утренний свет. Было тихо, лишь изредка слышался слабый всхлип — так плачут дети, пока не успокоятся и не уснут.
Однако Астрид не засыпала. Она легла на бок, руки подсунула под подушку и смотрела на Веронику.
— Я никогда ни единой живой душе о той ночи не рассказывала, — повторила она. — А теперь слушаю саму и себя и понимаю: рассказываю совсем не то, что держала в себе все эти годы. Другая история выходит. — Она опустила веки. — Мне кажется, если найдешь слова и отыщешь слушателя, то многое увидишь иначе, по-новому. А у меня слов не было и рассказать было некому.
— Да, — кивнула Вероника, — должно быть, и мне надо поискать слова. Я хоть и писательница, а подыскиваю их с трудом. Не хотят они ко мне идти. И только на письме. Я привезла сюда незаконченную рукопись. Похоже, что книга все же получится, но совсем не та, которую я замышляла.
Вероника присмотрелась. Спит Астрид или нет? Непонятно. Белое неподвижное лицо ничего не выражает, глаза закрыты. И все же Вероника не умолкла.
— Понимаете, когда я поехала в Новую Зеландию, то рассчитывала начать с того, чем закончила предыдущую, дебютную книгу. Я полагала, что напишу о доме, о том, что такое родные места. О любви и о том, как она дарует ощущение причастности, принадлежности к новым краям. Но оказалось, что не так-то это легко написать. Прежде всего надо было обождать, пока я как следует обоснуюсь и приживусь в Новой Зеландии, пока наша с Джеймсом жизнь устоится. Нужно было научиться воспринимать его мир. И мне казалось, что впереди целая вечность и спешить мне некуда.
Она умолкла и уперлась взглядом в пол.
Астрид открыла глаза и внимательно посмотрела на Веронику.
— Я сейчас расскажу вам, как истекло мое время.
Глава 26
«Да», — шепчу. Еще шепчу «всегда».
Лгу. А с каменного неба — гром, вода…[30]
ВЕРОНИКА
Закончилась первая неделя ноября, и к выходным вновь потеплело, будто лето и не кончалось. Дни стояли жаркие, холодало лишь к ночи. И вот наступило субботнее утро.
Я лежала тихо-тихо и ждала, пока проснется Джеймс. Прижалась к нему и впитывала его тепло. Он спал на животе, разбросав руки — одна свешивалась с края кровати, другая легла мне на грудь. Дышал он тихо, едва слышно. Сквозь приоткрытое окно я различила шорох — это почтальон за окном сунул утреннюю газету в наш почтовый ящик. Уже рассвело, но я пока не научилась точно определять время по оттенкам дневного света. Ноябрьский свет Южного полушария… Поздняя весна или раннее лето, и так не похоже на привычные мне разновидности ноября, знакомые по другому полушарию. Здесь, в Новой Зеландии, казалось, будто зима и лето переплелись; зима наступала в середине лета. А весны и осени не было вовсе — ни предвкушения летнего тепла, ни времени, когда провожаешь и вспоминаешь его. В этих краях не было будущего или прошлого, лишь настоящее. Или, возможно, я еще просто не обвыклась и пока не научилась различать тонкие оттенки времен года, их смену. Впереди еще три непознанных, непочатых месяца, и только тогда я смогу сказать: да, я прожила в Новой Зеландии уже целый год.
Дыхание Джеймса едва заметно изменилось, и я поняла, что он проснулся. Рука его шевельнулась, ладонь обхватила мою грудь. Я повернулась к нему, он открыл глаза.
Он всегда открывал глаза по-детски широко, нараспашку. Не отводил их и не закрывал, даже когда мы любили друг друга. И в его взгляде всегда легко читался любой оттенок чувств — страсть, удовольствие, восторг, нежность. И радость, всегда и неизменно. Он радовался всему.
Мы провалялись в постели, пока не проголодались. Потом встали, приготовили тосты, сварили кофе и вышли на веранду. Небо было ясное, лишь иногда в вышине проплывало прозрачное, легкое облачко, и вскоре его развеивал ветер. Утренняя прохлада еще не отступила, но в воздухе висело обещание жаркого дня.
— Чудный денек! — воскликнул Джеймс, стоя на ступенях крыльца и запрокинув голову в небо. — Давай поедем на пляж.
В тот миг слова могли изменить будущее. Мои слова.
— Хорошо, согласна.
Всего два слова. А ведь я могла выбрать из множества других. Могла сказать: «Нет, давай лучше поплывем на пароме на остров Вайеке и там покатаемся на велосипедах». Или: «Лучше пойдем в Хокс-Бей». Или: «А может, прогуляемся в город — сходим в картинную галерею, потом пообедаем в центре?» Или просто-напросто: «Нет, что-то я не настроена на пляж». И еще я могла сказать: «Кажется, я беременна».
