Игорь Матвеев - Прощай Багдад
— Валя, я тут подумала, не могу ли я передать вам с Виктором письмо в Беларусь? Наклеите марку, если не затруднит, и бросите в Москве.
— Конечно, Лена, о чем разговор. Приезжай.
Наступил решающий момент. Если Валентина откажется, все значительно усложнится.
— А может ты, Валя? Знаешь, мой «опель» что-то совсем скис, боюсь, встану где по дороге. Поболтаем, выпьем бутылочку хорошего вина за твой отъезд? У меня есть французское. Настоящее.
Она знала, чем можно заманить Бирюкову — и не ошиблась.
— Французское, говоришь? Это хорошо. Во сколько удобно?
— Давай часа в три.
— В три? Да ты что, так рано!
— Знаешь, Валя, мне еще вечером надо будет зайти к родителям Ахмеда, — солгала Лена.
— А ты, вроде, говорила, что у тебя с ними давно никаких отношений? — заметила Бирюкова.
«Черт! — выругалась про себя Лена. — Вот что значит ляпнуть, не подумав! Надо выкручиваться».
— Это верно, никаких. Но — понимаешь, вчера звонила его мать, просила вернуть альбом с его юношескими фотографиями.
Насчет альбома было правда. На прошлой неделе, разбирая старые газеты и журналы, Лена действительно обнаружила альбом со студенческими снимками Ахмеда, потерявшийся еще в те страшные дни, когда она в восемьдесят втором перевезла своего изувеченного мужа из госпиталя и все в доме перевернулось вверх дном. Глядя на снимки, сделанные лишь за пару лет до того, как они познакомились в Минске, она чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Альбом был. Звонка от матери Ахмеда — нет.
Бирюкова вздохнула.
— Ладно, буду в три.
— Ну, до встречи.
20 февраля 2000 года. Багдад
Или ей показалось?
Утром, после звонка Бирюковой, она сходила в магазин и, купив вина и кое-что из продуктов, возвращалась домой. Тогда она и обратила внимание на непримечательный, видавший виды «ситроен» выпуска примерно двадцатилетней давности, запаркованный в боковом переулке. За двадцать лет проживания в этом довольно дорогом районе Мансура Лена более-менее хорошо узнала своих соседей и теперь поймала себя на мысли, что такая машина никак не могла стоять у роскошного трехэтажного дома четы Хидеров. Ширмин Хидер был едва ли не самым богатым бизнесменом в их квартале, и даже три войны не смогли поколебать его состояния, напротив, после них он, кажется, стал еще богаче.
Водителя нигде не было видно, однако, пройдя еще метров пятьдесят, она увидела недалеко от своего дома непримечательно одетого молодого мужчину, который курил, не сводя взгляда с их сада. Заметив ее, он вздрогнул от неожиданности, отвернулся и пошел прочь.
Не он ли являлся владельцем того битого «ситроена»? И если Хидер или кто-то из его семейства не предложил ему побыстрее убраться от своего дома на этой позорной развалюхе, это могло означать лишь одно: незнакомец был не из тех, кому мог приказывать человек даже такого уровня. Иными словами, он был из органов безопасности. Она поняла, почему он, почти не скрываясь, наблюдал за ее домом: после магазина она возвращалась домой не той же дорогой, а, сделав круг, подходила с противоположной стороны квартала, застав его, по сути дела, врасплох. Несомненно, если бы она шла своим обычным маршрутом, у этого типа хватило бы времени отступить и затаиться. А вот с машиной они прокололись, явно недооценив ее наблюдательность.
Похоже, за ней следят.
«Проверить это проще простого», — решила Лена. Если минут через десять-пятнадцать машины не окажется на прежнем месте — значит, так оно и есть: они постараются скрыть этот факт. И можно не сомневаться, что «засветившийся» незнакомец будет, скорее всего, заменен другим человеком, — и «ситроен» тоже. Черт возьми, но почему, почему за ней начали следить? А если… они вообще «вели» ее от самого морга? Или даже от места убийства Виктора?
Или ей все-таки показалось, и все это — чистое совпадение?
Через четверть часа она вышла на улицу. Никого.
«Ситроен» тоже исчез.
20 февраля 2000 года. Багдад
До обеда она покрасилась в темный цвет, как у Бирюковой на фото в паспорте, долго придирчиво рассматривала себя в зеркало, сравнивая свою внешность со снимком, чуть подрезала волосы. Когда-то, в самом начале их семейной жизни, Ахмед шутливо предложил ей краситься одну неделю в блондинку, другую — в брюнетку. «Таким образом, у меня будет свой мини-гарем, — шутливо пояснил он. — Одну ночь я буду любить блондинку, другую — брюнетку». И она действительно красилась несколько раз — пока не заметила, что его родители смотрят на это довольно неодобрительно. Удовлетворенная увиденным в зеркале, она решила начесать челку позднее, чтобы избежать лишних расспросов супруги Виктора: ее, Лены, неожиданное преображение могло показаться подозрительным.
В половине третьего к ее дому подъехало такси. Валентина, в яркой голубой куртке и джинсах, расплатилась с шофером и направилась к ее дому.
Лена поспешила к входной двери, и в прихожей женщины обнялись.
«Объятия Иуды», — сокрушенно подумала про себя Лена.
— Господи, Ленка, да ты покрасилась! — воскликнула Валя. — А знаешь, тебе идет.
— Проходи, — пригласила Лена.
Стол в гостиной был уже накрыт. На нем стояла бутылка сухого французского вина, которое Лена за семь долларов купила утром в винном магазине, лежал сыр, виноград, бананы.
— О! — одобрительно воскликнула Валентина, расстегивая куртку.
— Давай, мой руки и садись. Полотенце розовое.
Бирюкова прошла в ванную комнату, а Лена повесила куртку на вешалку, ощущая, как ее охватывает волнение и начинает тревожно стучать сердце.
План был разработан до мелочей ранним бессонным утром. Но если что-то не сработает?
Она вернулась в гостиную, достала из кармана платья две таблетки «Хемиверина», бросила в один из бокалов и налила вина. Теперь потребуется пара минут, чтобы они растворились. Для этого надо задержать Валентину в ванной.
— Ну, нашла полотенце?
— Да нет здесь никакого розового полотенца! — проговорила Валентина, стряхивая мокрые руки в раковину.
— Правда? Тогда прости ради Бога, — извинилась Лена. — Наверное, я только хотела его повесить. Подожди немножко.
Она вышла в комнату, неторопливо достала из бельевого шкафа полотенце, вернулась и подала его Валентине.
Женщины прошли в гостиную и сели за стол.
— Ну, за тебя! За вас с Виктором, — машинально добавила Лена и ужаснулась: «Господи, что я такое говорю! Пить за здоровье покойника — что может быть более кощунственным?»
