После развода. Хочу тебя вернуть (СИ) - Мэра Панна

– Я… Я не понимаю, – наконец выдыхаю я. – Зачем вы…

– Зачем? – он перебивает меня мягко, но уверенно. – Потому что захотел провести этот вечер именно с вами. А ужин с шефом в приватной комнате ресторана не так страшно, как вам кажется. Просто позвольте себе быть здесь.

Я чувствую, как щёки начинают предательски гореть.

Вино всё ещё не тронуто, но голова и без него кружится. Мне хочется что-то возразить, сказать, что это неправильно, что у нас работа, проекты, и вообще… Но слова застревают в горле.

Драгунский продолжает смотреть. Спокойно, будто изучает меня, а в глазах играет лёгкий огонь, от которого становится ещё тревожнее.

Я сжимаю ладони под столом, делаю глоток вина и понимаю, что действительно не могу разобраться, что происходит. Это игра? Проверка? Или… Что-то настоящее?

Официант уходит, оставив нас наедине с тихим светом лампы и запахом вина. Драгунский чуть наклоняется вперёд, будто специально сокращая расстояние, и вдруг тихо произносит:

– Вы всё время работаете, Надя. – Его голос мягче, чем обычно. – Даже когда улыбаетесь, всё равно видно, что голова занята делами. Это в наше время редкость видеть человека, который так горит своей работой. Но вы ведь не только хороший работник. Вы еще и привлекательная женщина. Чем вы живёте за пределами офиса?

Я растеряна. От неожиданности даже не знаю, что ответить. Кажется, никто давно не задавал мне такого вопроса. Обычно всё сводится к сметам, срокам и чертежам. – У меня… – я делаю паузу, чтобы подобрать слова. – У меня обычная жизнь. Работа. Готовка. Встречи с подругами. Ничего особенного.

– Для меня это уже необычно, – перебивает он с лёгкой улыбкой. – Найти человека, в котором так идеально совмещены профессионализм и простые человеческие качества.

Он говорит спокойно, не давит, но его внимание сбивает меня с привычного ритма. Я вдруг ловлю себя на том, что отвечаю честнее, чем хотела бы. Он задаёт вопросы о том, что мне нравится, какие фильмы я люблю, что я ценю в людях. И каждое его уточнение будто вытягивает из меня кусочек моей жизни, которую я давно держала под замком.

Часы текут незаметно. Я почти перестаю нервничать, позволяю себе смеяться, вспоминать какие-то истории. И в какой-то момент он неожиданно меня останавливает:

– Теперь моя очередь. Задайте мне вопрос. Тот, который вам действительно интересен.

Я поднимаю глаза, сердце бьётся чаще. Сначала думаю отказаться, но потом понимаю: вопрос сам рвётся наружу.

– Почему вы взялись за проект Абрамова? – тихо спрашиваю я. – Это же конкуренция. Зачем помогать ему?

Драгунский молчит несколько секунд. Он не уходит от ответа, не переводит тему, просто смотрит на меня прямо и честно.

– Я сам хотел строить этот музей, – произносит он наконец. – Подал заявку, но не выиграл тендер. Для меня это был удар. Я видел в этом проекте больше, чем просто деньги. Историю. Возможность оставить след. И да, – он усмехается чуть горько, – у меня не получилось. Но теперь, работая хотя бы косвенно, я всё же могу улучшить то, что мне изначально было важно. Это мой шанс.

Я долго молчу, прокручивая его слова. Впервые мне кажется, что вижу в нём не только босса, но и человека, у которого тоже есть амбиции, разочарования и… Мечты.

И это вдруг пугает ещё больше, чем все его комплименты.

Глава 49

Дальше беседа с Драгунским идет куда живее. Я слушаю его и смеюсь так, что у меня даже щеки болят. Геннадий рассказывает истории так живо, что я прямо вижу перед глазами этого парня в потертом пиджаке, с папкой чертежей, который бегает по стройке и спорит с рабочими, доказывая, что его решение лучше.

– Представляешь, – он улыбается, откидываясь на спинку стула, – у меня тогда даже ботинки были с дыркой. А я так на совещание заявился. Думаю: «ну всё, сейчас заметят, выгонят». Но знаешь что? – он наклоняется ко мне ближе. – Никто даже не посмотрел. Им нужны были идеи, а не мои ботинки.

Я смеюсь, хотя внутри у меня теплым светом вспыхивает мысль: он действительно сделал себя сам. Ни богатых родителей, ни связей. Только ум, хитрость и неудержимое желание творить настоящее искусство. Совсем не как Ильдар, который всегда любил строить из себя царя горы, хотя половину работы за него делал кто-то другой. И ведь сколько раз я сама предлагала решения, а он их приписывал себе.

Официант снова подливает вино, и я чувствую, как оно разливается теплом по телу, делает мысли мягче, а движения свободнее. Я чувствую, что пьянею, и это состояние заставляет меня совсем расслабиться рядом с Драгунским.

Я опускаю ладонь на стол, и вдруг ощущаю легкое прикосновение его пальцев к моей ладони.

Я замираю, но руку не отдергиваю. Лишь вопросительно смотрю на мужчину, ожидая от него следующего хода.

– Надя, – вдруг произносит он мое имя с такой необыкновенной мягкостью, что я невольно вздрагиваю,– давай уйдём отсюда.

Драгунский смотрит так внимательно, так прямо, что у меня перехватывает дыхание.

–Уйдем? Куда? – переспрашиваю неуверенно, привыкшая всё в жизни держать под контролем.

Геннадий улыбается.

–Куда захотим. Нас ничто не сдерживает, – он крепче сжимает мою руку, – ну что? Ты согласна сбежать отсюда со своим шефом?

Теперь приходит мой через расплываться в улыбке.

–Ну если шеф настаивает…

Я выхожу вслед за ним, и сразу в лицо ударяет тёплый августовский воздух. После прохладного, почти стерильного холла ресторана, всё здесь кажется другим: запах нагретого асфальта, сладковатый аромат липы, доносящийся с аллеи, и какой-то особый вечерний шум города, приглушённый, ленивый. Машины проезжают реже, люди куда-то неспешно идут, а над крышами тянется прозрачный розовый свет заката, переходящий в густую синеву.

Геннадий не торопится, будто специально сбивает шаг, чтобы мы шли рядом. Его рука едва касается моей, но этого достаточно, чтобы я чувствовала напряжение по коже. Мы молчим, и в этой тишине нет неловкости. Наоборот, кажется, что между нами что-то происходит.

Не словами, не взглядами. А в самом воздухе между нами.

Я вдруг я ловлю себя на мысли, что давно не гуляла так просто с мужчиной. Не смеялась от ощущения лёгкости, от того, что вечер кажется невероятно правильным. Как будто всё, что было до этого, со мной не имело значения: развод, суды, крики.

Все это осталось в прошлом. А сейчас я здесь.

Иду рядом с красивым мужчиной, который заставляет меня звонко смеяться и чувствовать себя живой.

– Знаешь, – вдруг говорит Геннадий, останавливаясь и глядя куда-то вперёд, на мягко подсвеченную улицу, – в такие вечера я вспоминаю, ради чего вообще стоит работать, строить, тратить себя. Ради того, чтобы просто вот так идти рядом и никуда не спешить.

Я поднимаю на него глаза и ловлю его взгляд. Он не торопит, не требует, но в его словах есть то, чего я давно не слышала: уважение и простота.

Августовский вечер окутывает нас, будто пледом: лёгкий ветер играет в волосах, пахнет пылью и свежескошенной травой с соседнего сквера. Улица пустеет, фонари начинают загораться один за другим, и мы идём вперед, напрочь забыв о времени.

Когда я в следующий раз выныриваю из этого сладкого сна, то понимаю, что мы стоим у моего дома.

Сердце бьётся в груди так громко, что я почти слышу его в ночной тишине.

Как мы сюда дошли? Мы ведь сворачивали, болтали, смеялись, время будто растворилось, и вдруг – моя дверь.

Часы на телефоне показывают за полночь.

Ветер шевелит волосы, задевает щёки, прохладой пробирается под жакет.

Я чувствую себя странно лёгкой, будто пьяна не столько от вина, сколько от этого вечера. Я поднимаю взгляд на Геннадия.

Он стоит совсем близко, и его глаза в свете уличного фонаря выглядят темнее обычного.

Он не говорит ни слова. Просто берёт мою ладонь в свою. Тепло, уверенно, как будто это так естественно, будто так и должно быть.

Я не отстраняюсь. Наоборот, ловлю себя на том, что жду чего-то.