Ты и небо - Егорова Алина

Незаметно старший бортпроводник прокрался в ее мысли и стал героем ее грез. Словно недосягаемую кинозвезду, Инна представляла Полукатина в своих романтических фантазиях. Всерьез ни на что не надеялась, понимала, что наверняка такой видный мужчина занят. Он стал ее тайной, хранящимся в прикроватной тумбочке любовным романом, слезливой мелодрамой, о пристрастии к которой не рассказывают никому.

Возвращались из разворотного рейса в Стокгольм. Что хорошо у шведов, так это превосходно организованная работа их наземных служб. «Умеют же черти! – не переставал восхищаться Огарев каждый раз, когда бывал в аэропорту Арланда. – Нашим бы у них поучиться». Пулково в плане обслуживания воздушных судов отличалось не в лучшую сторону. Работа шведских диспетчеров организована тоже отлично: несмотря на большой трафик, борты заходят без векторения [26]. У шведов настолько все слажено и выверено, что летать к ним – одно удовольствие.

Дмитрий поймал себя на мысли, что стал часто вспоминать странную девушку, однажды протянувшую ему трамвайный билет. Вот и сейчас, покончив со всеми обязательными действиями, с чаем в руке он думал о ней.

В тот раз Инна его здорово выручила. На трамвае он ехал на штраф-стоянку, а ночью ему предстояла командировка в Читу. Кто знает, может, из-за волокиты с контролерами он не успел бы вызволить свой «Фиат» и на какое-то время остался бы без машины.

Потом они с Инной встретились на курсах английского. Тот языковой центр Диме посоветовал коллега, который там когда-то тоже подтягивал инглиш. Огарев хотел подойти к ней в перерыве, да не решился: вид у нее был уж больно холодный (или ему это только показалось?). Потом его закружил роман с Аленой, и подкатывать к другой девушке стало уже неприлично.

Когда Огарев увидел Инну в форме бортпроводника, то сразу вспомнил грациозную стрекозу в новосибирском аэропорту среди экипажа «Северной Пальмиры». Теперь Дмитрий не сомневался, что это была Инна.

«Как все-таки ей идет форма», – думал Дима. Девушка больше не ассоциировалась у него со стройотрядовским неформалом, в его воображении Инна представлялась теперь утонченной принцессой. Там, в Толмачево, она очень гармонично смотрелась на фоне перрона за панорамным окном. Такая же изящная и элегантная, как ускользающие в небо красавцы-самолеты.

Не то чтобы эротической фантазией Дмитрия была стюардесса. Когда с ними работаешь, воспринимаешь бортпроводниц не иначе как сотрудниц. Более того, Дима знал изнанку этой тяжелой работы. Ее красота лишь на рекламных плакатах авиакомпаний да на постановочных фоточках в Интернете. В реальности девушкам в форме приходится нелегко, их труд в основном физический, низкоквалифицированный, который заключается отнюдь не во фланировании по салону и демонстрации своей красоты. В бортпроводники часто идут ради зарплаты. Не ахти какой высокой, но при хорошем налете проводники зарабатывают больше среднего по городу. Для приезжих, особенно тех, кто без образования или достаточного опыта в востребованной сфере, на земле столько не заработать. Огарев подумал, что будь у него дочь, ни за что не пожелал бы ей такой работы.

Образ Инны у него никак не вязался с профессией бортпроводника: лицо одухотворенное, без тени обреченной усталости, какое бывает у юных барышень, пришедших на самолет ради романтики. Инна совсем не походила на «старую, больную касалетку», как иронично называют себя опытные бортпроводницы. Возраст тут ни при чем, тем более состояние здоровья, ибо больные отсеиваются на ВЛЭКе [27]. В зачет идет только налет. Налет у Инны, должно быть, совсем небольшой, пришел к заключению Огарев.

Инна уже в четвертый раз переносила запись в салон на стрижку. Мастер Алла, к которой она обычно ходила, работала не каждый день и всегда при аншлаге. Ясновская стала подумывать пойти в любую парикмахерскую, хоть и понимала, что результат может разочаровать. Ее непослушные волосы требовали особого подхода. Алла своими легкими руками справлялась превосходно, а еще она была приветлива и любезна, что тоже немаловажно. Инна всегда оставалась довольна работой Аллы. Как ни странно, во всем Петербурге найти хорошего парикмахера оказалось нелегко. К кому ни обратись за рекомендацией, в ответ слышишь либо «сама ищу», либо «работала в одном салоне волшебница, да недавно уволилась». Очевидно, что не хотят сдавать места, чтобы не оказаться в конце очереди. Что касалось подруг, то Вика укорачивала свои длинные волосы крайне редко, и по этой причине никаких «своих» парикмахеров у нее не водилось. Света же посещала салоны спонтанно, преимущественно в путешествиях, а дома ее подстригала сестра.

Вот и опять попасть к Алле не получалось. В графике возникла кругосветка: Пулково – Кольцово – Толмачево – Кневичи – Елизово. Или эстафета. Или рейсы на маршрутке – как кому больше нравится. В сложившейся ситуации Инне наряд не нравился вовсе. Кроме не состоявшейся стрижки, срывался поход на Викин день рождения.

Вздохнув, Инна отменила запись в салон. Потом написала Вике, что, увы, прийти к ней на день рождения не сможет. Вика тут же позвонила.

– Особо и не рассчитывала, – с плохо скрываемой обидой в голосе сказала Мохова. – Ты со своей работой подруг совсем забыла.

– Викусь, я же не нарочно, – стала оправдываться Инна. – Я тебе с Камчатки что-нибудь привезу.

– Не подлизывайся, Ясновская! Себя привези. Когда ты возвращаешься?

– В субботу должна.

– В воскресенье жду вас с Васильевой в нашем кафе.

– Если ничего в расписании не изменится, я как штык, – заверила Инна.

Закончив разговор с подругой, Инна стала неторопливо готовиться к командировке. Она собрала чемодан заранее, чтобы ничего не забыть и не метаться по квартире раненой белкой за пять минут до выхода.

В аэропорту Инну ждал сюрприз, который с лихвой компенсировал все неудобства от внезапной командировки.

– Привет, Ингридочка! Рад видеть! – промурлыкал обволакивающим голосом Полукатин.

От неожиданности Инна едва не уронила чемодан. Герой ее романтических грез стоял рядом и назвал по имени. Не просто по имени! Михаил смягчил уменьшительным суффиксом словно нарочно собранные в букет колючки звуков: «Ингрида». Сколько они не виделись? Месяц, если не больше. Для авиации огромный срок. За это время сменилось столько лиц, всех и не вспомнить. А он ее не забыл.

– Вместе летим, – подмигнул Михаил.

– А как же Манулова? – вырвалось у Инны. Она назвала фамилию незнакомой ей старшей бортпроводницы, значившейся в наряде.

– Юля заболела, так что твоим начальством в этот раз буду я. Или ты против?

Инна смутилась, она не нашла, что ответить. На ее счастье, к ним подошел Глеб, бортпроводник, который тоже летел с ними и очень кстати отвлек на себя внимание.

– На борту заявлена живность, – предупредил Полукатин. – Будьте внимательны с аллергиками, не дай бог такие найдутся.

Живностью оказался огромный кот Патриций, ехавший с пассажиром восемнадцать «С». Хозяин кота, субтильный, похожий на вузовского преподавателя мужчина, называл его то по-домашнему Патриком, то почтительно Патрицием. На взгляд Инны, обслуживающей часть салона с котом, такому важному зверю больше подходила кличка Патриций. По правилам авиакомпании перевозить животных в салоне разрешалось только в специальных переносках, размер которых не превышает сорока четырех сантиметров в длину, тридцать в ширину и двадцать шесть в высоту – таких, чтобы их можно было бы разместить под креслом. То есть, исходя из габаритов, это должно быть что-то вроде домика для хомячка. В крайнем случае в такую конуру поместится разве что котенок. Патриций попал на борт в мягкой сумке-переноске, которую он занял полностью, от чего сумка приняла форму кота. Судя по активному шевелению и возмущенному мяуканью, котику в сумке не нравилось. Как ни уговаривал хозяин своего питомца потерпеть, тот продолжал выражать протест.