Художник моего тела (ЛП) - Винтерс Пэппер

Гил порвал туго натянутый поводок.

Его пальцы нырнули в мои волосы, путаясь и путаясь, дергая мою голову назад, чтобы протолкнуть его язык сквозь мои зубы.

Мои ноги подкосились, но это не имело значения. Он сгреб меня в свои объятия, прижимая к себе, прижимая нас друг к другу, как будто никогда не мог вынести разлуки.

Дикое рычание эхом отозвалось у него во рту, когда он поцеловал меня так, так сильно.

Я забыла о своей головной боли, о сегодняшнем дне, о его уходе, исчезновении, о нашей брошенной любовной истории.

Я поцеловала его с извинениями и обещаниями. Широко раскрылась и отдала ему все.

И он взял.

Безжалостно и безо всякой утонченности Гил поцеловал меня, как будто мы снова были подростками, одержимыми гормонами, влюбленными в идею вечности.

Он наклонил голову, целуя меня в губы, в челюсть, снова в рот. Его язык был копьем, завоевывающим меня изнутри, заставляя подчиниться его сложному желанию.

Я сдалась. Я хотела, чтобы он...

— Блядь! — он взревел, как зверь, вырываясь.

Я споткнулась от внезапной пустоты в руках, поморщившись от похоти, которая превратилась в змею в моем животе, пожирая каждую бабочку, погружая ядовитые клыки в каждую надежду.

Гил отшатнулся, как будто ему нужно было увеличить расстояние между нами на случай, если он сделает что-то непростительное.

Прикоснувшись к горящим губам, я затаила дыхание вокруг рваных ударов сердца.

— Гил.

Он не ответил, пробираясь на кухню и вцепившись в столешницу обеими руками. Костяшки пальцев побелели, ноги напряглись, голова свесилась между плеч, словно кланяясь какому-то демону, поймавшему его в ловушку.

Я хотела пойти к нему.

Мне хотелось обнять его, помочь, исцелить, но... этот поцелуй вырвал мои внутренности. Я была в нескольких секундах от того, чтобы разрыдаться. Я была потеряна и страдала, и если бы прикоснулась к нему сейчас, то не знала, что бы случилось.

Не знала, найдем ли мы дорогу назад вместе, или я все сломаю.

Я не хотела рисковать.

У меня не хватило смелости рискнуть.

Со слезами, ослепляющими меня, я выскочила из его гостиной, прошла через кабинет и оказалась на складе. Резкими шагами быстро добралась до сумочки, схватила телефон и поморщилась, когда конверт с наличными порезал мне палец.

Он выглядел испуганным, когда я поняла, что он заплатил мне слишком много. Виновен в том, что заплатил мне за поцелуй.

Ну, на этот раз я украла поцелуй.

Мы были квиты.

Положив конверт на стол для рисования, где хранились его воздушный компрессор и флаконы с краской, я оглянулась через плечо.

Часть меня умоляла его погнаться за мной. Чтобы иметь подтверждение, что эта ослепляющая связь была реальной. Но когда мое сердцебиение стало более диким, а не спокойным, и мое тело затряслось от всего, что произошло, Гил не появился.

Он не стал преследовать.

Он позволил мне бежать.

Он хотел, чтобы я ушла.

Я вернусь.

Я кивнула своему обещанию.

Я вернусь... когда достаточно окрепну.

Когда у меня будет сила заставить Гила признать правду.

Когда у меня хватит смелости попросить его оставить меня.

У меня ничего не было.

Я не танцевала. Без семьи. Без друзей.

Когда-то у меня был Гил.

И я буду бороться со всем, что у меня есть, чтобы снова заполучить его.

Беречь его.

Неглубоко вздохнув, я закинула сумочку на плечо и открыла телефон.

Держи этого ублюдка подальше от него.

Набрав номер полиции, я не успела сделать и двух шагов, как на линии раздался резкий женский голос:

— Что у вас произошло?

Защити его.

— Привет, эм, я хотела бы сообщить о попытке похищения?

Оператор что-то постучал на заднем плане.

— Когда произошел инцидент?

— Около часа назад. За пределами «Совершенной лжи» — склада в промышленной зоне Бирмингема. Он... он пытался затащить меня в фургон.

Помоги ему.

— Хорошо, мы немедленно посылаем офицеров.

— О, в этом нет необходимости. Он ушел. Мне удалось сбежать.

— У вас есть описание? Номерной знак?

Исцели его.

— Да, — открыв пешеходную дверь, чтобы уйти, продекламировала я. — У меня ест его номер. Это XT8...

Что-то ударило меня о металлический косяк.

Телефон выпал у меня из рук.

Я быстро и глубоко погрузилась в темноту.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ

Гил

– Прошлое –

— Знаешь, тебе необязательно каждый день провожать меня домой, — Олин одарила меня улыбкой.

Улыбкой, в которой было несколько месяцев истории. Улыбкой, которая говорила, что мы друзья, основанные на времени, а не просто на желании.

— Я знаю. — Поднял ее сумку повыше вместе со своей, неся обе, как подобает джентльмену. Я не был джентльменом. Но изо всех сил старался, чтобы она этого не поняла.

— Это же на противоположной стороне города от того места, где ты живешь.

Я замер.

— Откуда ты знаешь, где я живу? — С тех пор, как несколько месяцев назад произошел инцидент с кровью, я старался держать в тайне все, что касалось моей семейной жизни. Мне слишком нравилась Олин, чтобы дать ей понять, что я не такой прямолинейный ребенок, как другие в нашем классе. Мне нравилось, что она любила меня за то, какой я. Мне понравилось, что в ее глазах не было жалости. Никакой печали. Никакой благотворительности.

— Я не знаю, — она вздохнула, привыкнув к тому, что я отвлекаюсь на темы моего здоровья и дома. — Но я не слепая и не глупая, Гил. — Подойдя ко мне, она вложила свою руку в мою.

Как и в первый раз, когда она это сделала, я подпрыгнул и втянул воздух, не привыкший к таким добрым прикосновениям. Не готов к этой дикой потребности требовать большего.

Прикосновение Олин успокоило что-то сломанное внутри меня, но это также обрекло меня на еще большую боль, которую можно себе представить.

Обуздав смятение в животе, я прилично сжал ее пальцы.

Какое-то время мы гуляли, прогуливаясь по причудливым кварталам и под ухоженными деревьями, прежде чем она пробормотала:

— Я знаю, тебе нелегко, Гил. Я не собиралась спрашивать, но... — Она потянула меня к остановке на обочине какого-то красивого белого дома с красивым белым забором. — Я беспокоюсь о тебе. Кто причиняет тебе боль? Твой отец? Твоя мама? Ты же знаешь, что тебе не нужно с этим мириться, верно? Мы можем кому-нибудь рассказать. Я помогу тебе.

Я выдернул свою руку из ее, шагая вперед с двумя сумками, ударяющимися о мое твердое тело.

— Уже поздно. Твои родители будут интересоваться, где ты.

Она грустно рассмеялась и побежала, чтобы не отстать от меня.

— Ты же знаешь, что они не будут интересоваться. На этой неделе они снова в Италии.

Я не отрывал взгляда от горизонта. За те несколько месяцев, что я провожал Олин домой из школы, я ни разу не встречался с ее родителями.

Она не лгала, говоря, что живет одна.

— Просто оставь это, Олин.

Мы больше не разговаривали, пока я не открыл маленькую железную калитку и не зашагал по дорожке к ее входной двери. Ее дом мог бы стать открыткой для любой идеальной семьи, если бы не был так же испорчен, как моя лачуга на другом конце города. Я не питал иллюзий по поводу того, что он обделен и любовью, и добротой, но дом Олин лгал своими серебряными створками и белой отделкой.

Там говорилось, что здесь живет дочь с родителями, которые готовят ей здоровые обеды и помогают с домашним заданием. Это убедило соседей, что комнаты полны смеха, а не одиночества.

Мое сердце ожесточилось, ненавидя ее родителей все больше с каждым днем, когда Олин, пританцовывая, подошла ко мне и вставила ключ в замок. Сняв ее сумку с плеча, я протянул ее ей.

— Увидимся завтра в школе.

Она повернулась в фойе, не обращая внимания на столик с поддельными орхидеями и плюшевый кремовый ковер на лестнице, ведущей в спальни наверху. Она смотрела только на меня, когда взяла свою сумку, бросила ее на вешалку, затем схватила меня за запястье и втащила внутрь.