Арина Холина - Письма на воде
Они боятся зеркал, потому что те отражают правду. Не то, как мы себя видим, а то, какими мы предстаем перед миром. Они не любят свои фотографии.
Они не выносят разговоры по душам – те отражают то, что происходит у них внутри.
Мы тоже боялись. У нас тряслись поджилки. Нервные пальцы двигались, как у пианистов. Но мы воевали. Сами с собой, со своим прошлым. Мы хотели другого будущего.
– Ты что, хочешь быть как Витя?! – подстегивали мы друг друга.
Витя – брат одной знакомой.
Тридцать семь лет, живет с мамой. Выучился на программиста, был сайентологом, потом увлекся парашютным спортом – подрабатывал инструктором, неожиданно решил стать боксером, передумал, подался в церковь, служил там сторожем, разочаровался, устроился в банк системным администратором, уволился, теперь чинит компьютеры на дому.
Его мать, женщина, похожая на гнома, вздыхает, затягивается тонкой сигаретой и говорит:
– Теперь я знаю, что была не права. Но что тут можно поделать?
Витя ненавидит ее. Вернее, то, что он испытывает к ней – глупая смесь любви и ненависти, которой обычно болеют подростки, – а ему уже тридцать семь. Он всю свою жизнь потратил на слезы, упреки, истерики и сожаления о том, что ему не повезло.
Люди не хотят преодолевать трудности.
Магическое мышление, такое соблазнительное в детстве, когда тебе даже не кажется, а ты уверен, что стоит лишь захотеть – и сбудется любая мечта, в одно мгновение становится твоим личным врагом.
Мы были другими. Терпели боль, если надеялись, что потом будет лучше.
Никита топтался на одном месте. Он выбрал наркоз – сражался с болью как умел.
А Ирочка что-то затеяла. Сказала, что хочет попробовать свинг.
Они выбрали по Интернету пару, которая живьем выглядела не совсем так, как на фотографиях. Жена оказалась привлекательнее мужа, хоть и набрала лишних пять-семь килограммов.
Они выпили много вина, и Никита никак не мог кончить. Он слышал, как стонет Ирочка, и думал почему-то о том, что Саша бы никогда на такое не пошла. Мысли о ней отказывались его покидать.
Ирочка затащила его в свинг-клуб. И если раньше Никита считал себя сексуально раскрепощенным, то тут очень быстро понял, что это совсем не так. У него было слишком много барьеров – и один из них отделял его от толпы обнаженных людей, которые занимаются сексом друг у друга на виду.
Ирочка предложила взять в кровать подружку.
– Что-то ты разошлась… – удивился Никита.
– Я хочу спасти наш брак! – рявкнула Ирочка.
Подружка ему не понравилась. Это была девушка с большой грудью, потными подмышками и намеком на усики. Не сказать, чтобы она была неприятной – обычная девушка, но почему-то Никите захотелось убежать. Спрятаться в гараже у Сережи, закутаться в плед, еще пахнувший Сашиными духами, и пить самбуку, которая нежно и вкусно уносит разум за пределы земных переживаний.
– Я так больше не могу, – признался он Ирочке.
– Хорошо! – откликнулась та, подкрасила губы и куда-то убежала.
Никита сразу и не обратил внимания, что жена реже бывает дома. Это было таким счастьем, таким облегчением, что он боялся спугнуть удачу.
Никто не кричал:
– Никита-а-а!
А когда он приходил к ней в комнату, не пищал тонким голоском:
– Сделай мне чаю…
И не орал из спальни:
– С одной ложкой сахара! Пастилу не забудь!
Ира просила его налить ей ванну. Принести чистое полотенце. Сходить в магазин за тампонами, молоком, зефиром в шоколаде – непременно со вкусом крем-брюле, взять в японском ресторане на вынос роллы.
Иногда Никите мерещилось, что он живет с инвалидом.
Однажды Ирочка позвонила ему на работу:
– Нам надо поговорить.
– Давай.
– Не сейчас, дома.
В обед она перезвонила:
– Ты помнишь, что сегодня должен приехать в нормальное время? Есть важный разговор.
Никита так испугался, что даже стал выяснять, что такое «нормальное время».
Она беременна?
Если бы Никита видел в зеркале себя таким, какой он есть…
Зеркало – это ведь не только стекло с амальгамой. Зеркало – это мир, который тебя окружает и от которого ты, подчиняясь законам преломления световых лучей, отражаешься, находя части себя в друзьях, любовниках, прохожих, в бликах витрин. Ты часто не узнаешь себя и ненавидишь тех, кто говорит тебе правду.
Как-то в магазине я шла себе навстречу, не зная, что передо мной стекло, а не проход в другой зал, и я не узнавала себя, пока не столкнулась с собственным отражением.
Никита видел то, что хотел видеть, поэтому он не обратил внимания на озарение, которым его наградили высшие силы. Он не задумался, что не хочет ребенка от Иры – так сильно не хочет, потому что уже нет семьи.
Еще несколько месяцев назад он воображал, что Ира родит ему наследника и уж точно никуда тогда не денется, и у него будут жена-домохозяйка, и теща в помощь, и няня…
А сейчас он ничего не хотел, потому что с ребенком ему будет не выбраться. Ирочка, ее родители, отеческий долг – он с этим не справится.
Никита лишь сказал себе, что быть отцом – большая ответственность и неожиданность, поэтому он и волнуется.
Он купил цветы. Конечно, Никита был не уверен, что Ира беременна, но цветы никогда не помешают.
– Нам надо расстаться, – сказала Ира, положив букет на стул.
– Что? – Лицо у Никиты вытянулось.
– Никита… Ты все слышал.
– Но ничего не понял, – нахмурился он.
– Я от тебя ухожу.
– А что случилось-то?
– У меня есть кто-то еще.
– Да ладно тебе? – расхохотался Никита. – Какой мужик…
– Это не мужик.
Никита молчал, как ему почудилось, несколько минут.
– Не мужик? – уточнил он.
– Я – лесбиянка, – гордо произнесла Ира.
– Ты хотя бы представляешь, что скажут твои родители?
– А ты что, хочешь меня запалить?
– Нет, вообще-то… Но когда ты успела?
Никите хотелось громко хохотать. Ира – лесбиянка? Конечно, она любила секс пассивно, лежа на спине, но любила! Секс с мужчиной. Он подумал…
– Это из-за меня?
– Больше никаких мужчин. И точка. Сколько тебе надо времени, чтобы выселить жильца?
– Недели две…
– Я пока буду жить у Юли.
– Юля это та… с усами?
– Нет!
Она ему рассказала. Сначала была Инна с усами. То есть с усиками. Она пригласила Иру в клуб, где та познакомилась с Юлей – мускулистой брюнеткой с короткой стрижкой. Юля была не похожа на мужчину – высокая, стройная, спортивная, с обаятельной улыбкой и гладкими волосами, она была женственной, мягкой, но с железной волей и твердым характером.
Юля ухаживала за ней с таким усердием, какого Ира не встречала ни разу в жизни. Юле хотелось об Ире заботиться. Действительно хотелось.
