Вероника Кузнецова - Горбун
Дружинин встал и с изысканной вежливостью представил нам вновь прибывших. Полагаю, что речь его на датском отличалась таким же изяществом, потому что гости перестали незаметно для окружающих осматривать его фигуру, а оживились и закивали.
Как выяснилось, старшего датчанина звали Петером, а младший носил имя Ханс.
— А это Марта, — засюсюкала над девочкой Нонна, поправляя её светлые локоны.
Меня всегда поражало, что, слушая жуткие нечленораздельные звуки, которые издают над ними взрослые, дети ухитряются улавливать в них смысл и через некоторое время с большей или меньшей степенью точности выговаривать слова. Я, человек, умудрённый жизнью и достаточно прилично владеющий русским языком, часто не могла разобрать не только слова, но целые фразы, которые изливала на девочку Нонна.
— Я тебе вчера не позвонила, — вспомнила моя подруга. — Ларс сказал, что ты в норме, но, когда я была здесь, вид у тебя был ужасный. Как ты себя чувствуешь?
Горбун услышал её заботливые речи и окинул меня оценивающим взглядом, за который я решила особым способом отомстить Нонке.
— В целом ничего, — печально сказала я, — но недостаточно хорошо, чтобы соорудить для гостей какой-нибудь обед.
Дружинин быстро отвернулся, а Нонна погрозила мне пальцем и ушла в дом, чтобы приступить к приготовлению еды. Кажется, она была очень довольна, что может уединиться в кухне и хоть на время забыть о своих гостях. Я тоже была довольна, потому что могла не думать о кастрюлях и в то же время не особенно волноваться о датчанах: раз они не говорят по-русски, то ими волей-неволей придётся заниматься горбуну.
Мой хитрый расчёт, однако, едва не провалился, потому что Дружинин оказался не ягнёнком и вовсю выказал своё коварство, повернувшись ко мне и улыбнувшись с подозрительной любезностью.
— Хорошо, что вы остались с гостями, Жанна, — похвалил он меня. — Надо дать Нонне отдохнуть.
— Я тоже так думаю, — настороженно согласилась я.
— Мне кажется, что скучно вам теперь не будет, и поэтому очень рад за вас, а я, пожалуй, пойду.
— Пойдёте?! — с ужасом воскликнула я. — Куда вы пойдёте, Леонид?
— Домой. Я совсем запустил работу.
Перспектива сидеть с датчанами, натянуто улыбаясь и не открывая рта до той поры, пока обед не будет готов, а точнее, пока Нонка не сочтёт себя отдохнувшей, чуть не убила меня.
— Что с вами, Жанна? Вам нехорошо?
Я смотрела на горбуна с лютой ненавистью, а он смеялся.
— Наверное, впервые моё присутствие для кого-то так желанно, — нахально заявил он, а мне нечего было ему ответить.
— Жанна, помоги мне, — позвала меня Нонка, и я поспешила к ней.
— Представляешь, он заявил, что ему надо работать и он уходит, — возмущалась я.
— Кто? Леонид?
— Именно. Правда, потом оказалось, что он не совсем уходит, а, скорее, остаётся. Знаешь, за такие шутки надо бить.
— Так и быть, побей, раз тебе так хочется, но сперва послушай меня.
— Ну?
— Присмотрись к Петеру.
— А что в нём такого особенного?
— Он человек хороший и к тому же вдовец.
На меня сразу повеяло сватовством.
— Что ж из того, что он вдовец? — ощетинилась я.
— Я тебе не предлагаю выходить за него замуж, — спокойно убеждала меня Нонна, — просто присмотрись. Симпатичный, хороший семьянин, прилично зарабатывает… ОЧЕНЬ прилично зарабатывает!..
— … и согласится переехать в СНГ, — заключила я.
— Разве тебе не хочется закрепиться здесь? — удивилась Нонна.
— Я здесь ещё не осмотрелась, — призналась я. — Очень уж отличается быт там и тут. Словно на другую планету попадаешь.
— Ну, вот и осмотрись, — вкрадчиво сказала Нонна, выталкивая меня из кухни. — И присмотрись. Не забывай, что тебе не двадцать.
— Забудешь, так напомнят, — проворчала я.
На веранде на вынесенных стульях уже расположилась мужская часть общества. По совету Нонны, я пригляделась к Петеру и выяснила, что внешне он ещё интереснее, чем показалось мне вначале, но менее красив, чем Хансен. Вот если бы Петер был Хансеном, а Хансен Петером, я бы не колебалась и все силы употребила на то, чтобы ему понравиться, но он не был моим златокудрым героем, поэтому я направила внимание на выискивание его недостатков. Если бы мне удалось найти что-то, его порочащее, то сомнения исчезли бы сами собой, а если в далёком будущем появятся сожаления, то потребуется лишь вспомнить непростительный недостаток кандидата в женихи — и сожалеть будет не о чем.
Я, конечно, не стояла и не глазела на Петера, а глянула разочек украдкой, натолкнулась на подозрительный взгляд горбуна и села в шезлонг, чувствуя себя не очень свободно. К счастью, Марта оказалась приветливой девочкой и совершенно не дичилась. Оторвавшись от отца, она подошла ко мне и, положив куклу мне на колени, принялась на датском объяснять её достоинства.
— Вы любите детей, Жанна? — спросил горбун и пояснил, хмуро покосившись на Петера. — Это вопрос датчан, но мне тоже интересно.
— Терпеть не могу, — сказала я, — и не знаю, о чём с ними говорить, но дети почему-то этого не понимают и никогда не оставляют меня в покое. А датчанам скажите, что я просто о б о ж а ю детей. И вообще, Леонид, переводите, пожалуйста, мои слова полестнее для меня.
Дружинин ухмыльнулся и что-то сказал Петеру. Тот засмеялся.
— Что вы ему сказали? — насторожилась я.
— Только то, о чём вы попросили напоследок, — ответил горбун.
Я поняла, что, как бы обдуманно я ни говорила, он всё равно будет переводить по-своему.
— Тогда почему он смеётся? — угрюмо спросила я.
— Это хороший смех, — сказал горбун. — Очень лестный для вас.
Ханс о чём-то заговорил, обращаясь к Дружинину, но и посматривая в мою сторону. Я была уверена, что речь снова идёт обо мне, поэтому занялась Мартой, а вернее — её куклой. На моё детство большое влияние оказал старший брат, поэтому в то нежное время меня интересовали только ружья, пистолеты, солдатики и, как уступка моему полу, плюшевые и меховые зверюшки. Куклы я стала ценить лишь в зрелом возрасте, но, разумеется, не с точки зрения игры, а с чисто эстетической. В кукле, которую я сейчас держала на коленях, не было внешней прелести, какая бывала (в нашем СНГ даже об игрушках приходится говорить в прошедшем времени) во многих советских куклах. Наоборот, меня неприятно удивило её слишком взрослое лицо и по-женски сформированная фигура, но играть с ней оказалось настоящим удовольствием. Прежде всего, Марта дала мне послушать, как её любимица говорит «мама», открывая при этом рот. То, что глаза у Берты закрывались, меня не удивляло, потому что и наши куклы умеют их закрывать, но вот открывающийся кукольный рот — явление для меня новое и неожиданное.
