Алессандро Д'Авения - Белая как молоко, красная как кровь
Я пропустил занятия не потому, что лодырь, а потому, что сначала мне нужно решить самую главную проблему — проблему счастья. Ведь и Мечтатель тоже говорил: «Любовь существует не для того, чтобы осчастливить нас, а для того, чтобы показать, способны ли мы пережить страдание».
Да, вот так и скажу родителям, когда отправят меня на костёр заслуженного наказания. Я только хотел любить. Вот и всё. И хочу излечиться от всех наркотиков — от лени, игровой приставки, Ю-Туба, «Симпсонов»… Можете вы это понять?
Достаю свой перочинный ножик, царапаю соседнее дерево и размышляю о своей жизни, о том, сотворю ли что-нибудь такое, что перевернёт её всю и сделает меня счастливым. Иногда посматриваю на небо и трогаю вековые складки коры этого растущего в самом центре парка дерева, такого сильного, такого крепкого и счастливого. Это просто дерево, и у него своя жизнь: оно тянется корнями к воде протекающей рядом реки и растёт. Следует тому, что предначертано ему природой. Вот и весь секрет счастья: быть самим собой, и больше ничего. Делать то, для чего существуешь. Мне бы хотелось быть таким же сильным, как это дерево, таким же шероховатым и твёрдым снаружи, живым и мягким внутри, где течёт лимфа. Я не решусь пойти к Беатриче. Мне страшно. Мне стыдно. У меня нет ничего, кроме меня самого, и я продолжаю не задумываясь терзать ножиком кору…
— Что делаешь?
Даже не обернувшись к сторожу, отвечаю:
— Провожу научный эксперимент…
— Но ты же нигде не учился!
Это говорит не сторож. Оборачиваюсь:
— Сильвия?
Она смотрит на меня, и я не узнаю её взгляда. Сильвия отлично учится, всегда старательно готовит уроки, школу пропустит, только если случится какая-нибудь тяжёлая болезнь вроде цинги или проказы, и не станет притворяться, будто заболела, нагрев градусник на лампочке, как это делаю я. Сильвия здесь, стоит передо мной. Сильвия прогуливает школу вместе со мной и из-за меня. Сильвия пришла бы за мной и в ад, лишь бы осчастливить меня. Сильвия — голубой ангел. Я знал это. Или, может быть, это похожий на Сильвию ангел, который накажет меня своим огненным мечом за то, что прогуливаю занятия.
— И что же? Мы ведь договорились вместе пойти к Беатриче. Когда увидела утром, как убегаешь, поняла, что идёшь сюда.
Подвигаюсь, чтобы она присела на эту скамейку, где осуществляются мечты.
— Ты тоже видела? Сегодня все меня видели, может, сняли для «Большого брата»[27], а я и не знаю?
Сильвия улыбается. Потом смотрит на дерево. На стволе моим ножиком вырезана математическая формула: Л + Б = Счастье. Смотрит серьёзно, вижу, как морщится, словно от боли, а потом спокойно предлагает:
— Ну, так пойдём и решим это уравнение.
Сильвия — это сила, придающая мне смелости, скрытая, но живая энергия, которая помогает мне двигаться дальше. Беру её за руку.
— Идём. Сегодня не будет никакого костра. Только мечты. Сильвия смотрит на меня, не понимая.
— Так, ничего, ничего. Очередной фокус T9…
Возле дома Беатриче меня охватывает синдром саранчи — как в «Братьях Блюз»[28], где для бегства годится любой предлог. Но Сильвия непреклонна. Крепко держит меня за руку, и мы поднимаемся по лестнице. Нам открыли, и вот мы сидим в гостиной перед синьорой с огненно-рыжими волосами, которую я видел сначала в больнице, а потом на снимке. Это мама Беатриче. Она знакома с Сильвией, но не со мной. К счастью. Говорит, что Беатриче спит. Очень ослабела. В последнее время особенно.
Рассказываю, как подарил кровь, как меня сбила машина, и про всё остальное. У мамы Беатриче спокойный голос, лицо усталое и постаревшее с тех пор, как я видел её, а молодость, что запечатлена на снимке, похоже, только на нём и осталась. Предлагает что-нибудь выпить. Я, как всегда в таких случаях, не знаю, что делать, и соглашаюсь. Всё время кажется, будто вижу взрослую Беатриче. И она будет ещё красивее матери, этой удивительной женщины.
Когда она выходит, чтобы принести нам попить, стараюсь запомнить обстановку в комнате. Ведь это всё вещи, на которые Беатриче смотрит каждый день, прикасается к ним. Ваза в виде стакана, цепочка каменных слоников, картина с изображением яркого морского пейзажа, стеклянный столик и на нём блюдо с блестящими разноцветными камушками. Беру один из них, переливающийся всеми оттенками синего — от рассветной бирюзы до глубокой ночной синевы, и кладу в карман, не сомневаясь, что Беатриче держала его в руках. Сильвия сердито сверкает на меня своими голубыми глазами. Возвращается мама Беатриче.
— А почему вы сегодня не в школе?
Сильвия молчит. Приходится отвечать мне:
— Любовь.
Синьора смотрит на меня с удивлением.
— Беатриче — это рай Данте. Вот мы и пришли навестить её.
Сильвия смеётся. Я — нет, только краснею, просто пунцовым делаюсь. Однако, когда вижу, что улыбается и мама Беатриче, тоже смеюсь. Никогда в жизни не чувствовал себя таким смешным и в то же время таким довольным. Улыбка синьоры удивительно нежная, какую редко доводится видеть на лицах взрослых, только у моей мамы ещё такая улыбка. Улыбаются даже огненно-рыжие волосы синьоры, местами блестящие, местами тусклые. Она встаёт.
— Пойду к Беатриче, узнаю, сможет ли поговорить с вами.
Сижу не шелохнувшись, окаменев от страха. Только теперь понимаю, что мы вообще творим. Я в доме у Беатриче и сейчас впервые заговорю с ней. От волнения даже ноги дрожат, куда-то испарилась вся слюна, и во рту теперь Сахара в миниатюре. Делаю глоток колы, но язык остаётся сухим, как дрова в камине.
— Проходите.
А я совершенно не готов. Одет как попало. У меня нет ничего, кроме меня самого, и я не уверен, что этого достаточно. Меня никогда не бывает достаточно. Но рядом Сильвия.
Оказываюсь лицом к лицу с улыбающейся Беатриче. Улыбка у неё усталая, но искренняя. Мама её вышла, прикрыв за собой дверь. Сажусь напротив кровати, а Сильвия устраивается на краю. У Беатриче совсем короткие волосы, отчего она похожа на солдата, но в то же время это идеальное сочетание Николь Кидман и Лив Тайлер. Её зелёные глаза — зелёные. Лицо осунулось, но такое же красивое и спокойное, с нежным овалом и необыкновенным разрезом глаз. Весь её облик — само обещание счастья.
— Чао, Сильвия, чао, Лео.
Она знает, как меня зовут! Наверное, мама сказала или узнала во мне автора эсэмэсок, которые я посылал ей на мобильник. Теперь подумает, будто преследую её, будто я — тот несчастный, что засыпал её сообщениями. Так или иначе, она назвала моё имя, и это «Лео» в её устах внезапно словно возвращает меня к жизни. Сильвия берёт её руку и молчит. Потом говорит:
