Иосиф Гольман - Защитница. Гроздь винограда в теплой ладони
В этот раз повезло. И часа не прошло, а Шеметова получила еще один жетон – с номером кабинета. После третьего кордона работа, можно сказать, началась. Потому что Ольга уже находилась в знакомом кабинете – она, наверное, во всех них перебывала за прошедшие, не столь уж длинные годы. Этот – типичный: три привинченных к полу стула, стол, тоже привинченный. Раньше, до борьбы с табакокурением, была еще привинченная к столу пепельница. Вот, собственно, и вся мебель.
Не считая подоконника, на который можно было кинуть куртку с сумкой, а можно и самой сесть, Шеметова не считала зазорным посидеть на подоконнике, если так удобнее разговаривать.
Этот кабинет считался большим. А потому в него вошло еще одно, весьма специфическое сооружение. В просторечии «клетка». Крохотная зарешеченная камера в камере. Туда сажают особо опасных преступников, в основном убийц и маньяков.
Подумала об этом Шеметова и сама себя остановила.
Конечно, адвокату не все равно, кого защищать. Хотя он обязан защищать каждого. Но если даже говорить про убийц и маньяков, достаточно вспомнить дело Чикатило. Вряд ли кто пожалел о расстреле злодея, мучившего и убивавшего детей. Однако все ли помнят, что до его поимки за те же самые убийства были пойманы и расстреляны еще несколько человек? И, скорее всего, кто-то из них сидел в этой «клетке», а на него со страхом, недоумением и презрением смотрели люди. Этих-то, расстрелянных по ошибке, хоть после смерти, но реабилитировали. А сколько осталось нереабилитированных?
Нет, Шеметова за прошедшие семь лет работы напрочь отучилась от бескомпромиссных формулировок.
Конвойный привел «ее» Ахмета.
Здоровый черный парень. И волосы как смоль. И кожа смуглая. И нос обширно простирается за пределами узкого лица. Прямо готовый портрет для плаката обиженных умом националистов.
– Я ваш адвокат, Ольга Шеметова, – улыбнулась она.
Парень, ничего не ответив, настороженно смотрел в сторону. В этих стенах он явно не ждал хорошего ни от кого.
– Вы понимаете, в чем вас обвиняют? – спросила Шеметова.
– Да, – кивнул Ахмет.
– Со всем предъявленным согласны? – Ольга уже читала первые протоколы.
– Да.
– Все девятнадцать грабежей ваши?
– Да.
– Что-то не верится. Разные районы, разные почерки. Не чужое на себя берете?
– Какая разница? – Похоже, Ахмет удивился.
Уже хорошо.
– Разница есть, – терпеливо объяснила Шеметова. – За один грабеж, и тот неудачный, вы получите, скорее всего, по нижней границе статьи. За девятнадцать – по верхней. А разницу вам придется отсиживать годами.
– У меня нет выхода, – глухо ответил тот.
– Что за ерунда? – тоном смягчила смысл Ольга. – Кто вам это сказал?
Парень замолчал.
– Вы подписывали протоколы без угроз и нажима? – спросила она.
Парень молчал.
– Ну, хорошо, – продолжила Шеметова раскачивать психику Ахмета. – Вот вы признались в девятнадцати грабежах. Но жертвы вас не опознают. У вас необычное лицо, запоминающееся. Как подтвердите свое участие?
– Там либо ночь, либо маска, – односложно ответил тот.
Ох, как лопухнулась Ольга! Даже стыдно стало.
Да, читала бегло. Но почему не заметила сама? Одно, безусловное, нападение днем, с открытым характерным лицом и в людном месте. Все остальные, – условные, скажем так, – ночью либо в маске.
Да, следаки дают жару. Улучшают показатели, как могут.
– И вы всерьез хотите подарить им звездочку в обмен на годы тюрьмы? – осторожно спросила она.
– А что мне остается? – от душевного напряжения парень повысил голос.
– Отказаться от чужого, только и всего, – спокойно сказала Ольга. – Плохо, что себя оговорили. Теперь придется потрудиться. Но наверняка все им рассыплем. Наверняка по паре случаев у вас будет алиби. Наверняка будут показания свидетелей, опровергающее ваше участие. Вон вы высокий какой. Там, в масках, все были такие высокие?
Грубо работают ребята. Можно отбиться. А может, сами сдадут назад, когда жареным запахнет. Фальсификация уголовного дела – это не шутки.
Ахмет сидел молча, закрыв голову руками.
Ольга его не торопила, время у них было, а без содействия обвиняемого ее задача становилась малоразрешимой.
Наконец он сказал:
– Моих три грабежа.
– Я вас об этом не спрашивала, – быстро сказала Шеметова.
– Моих было три, – как будто не слыша ее, повторил подследственный. – Забрал у тетки сумку с продуктами. Есть хотел очень. Мобильник у школьника, до сих пор стыдно. Девчонка, думал, будет последняя. Продам телефон, куплю билет, уеду обратно. Здесь оставаться – все равно поймают. Лучше дома бедствовать, чем в тюрьме. Не вышло.
– Послушайте, – максимально внятно сказала Ольга. – В данном случае меня больше интересует то, что вы точно не делали. Восемнадцать пришитых эпизодов. Я уверена, их реально отбить. Если не будете рассказывать про теток и школьников, может, обойдется условным. Вы же первый раз судимы.
– Ох, господи! – вместо ответа простонал Ахмет.
– Что «господи»? – упорно не понимала адвокат. – Зачем вам тюрьма за чужие преступления?
– Я не могу! – Парень, здоровенный и накачанный, чуть не плакал.
– Что не можете?
– Я ж поехал на свадьбу заработать, – наконец начал он. И… замолчал снова.
– Не заработали. Свадьбы не будет. Но и в тюрьме тоже не свадьба.
– Свадьба-то будет, – выдохнул Ахмет. – Роксана любит меня.
– Тогда я уже ничего не понимаю, – развела руками Шеметова. – Вас любят, а вы от нее – в тюрьму на долгие годы?
– У нас говорят так, – глухо ответил он. – Кого уважает жена, того уважает весь мир.
– Роксана зауважает вас за девятнадцать грабежей?
– У них видео, где эта девушка…
В мозгу Шеметовой снова как вспышка сверкнула.
– Видео с вашим избиением? – чуть не вскрикнула она.
Тот кивнул, едва не плача.
– Это позор, – прошептал он. – Лучше тюрьма, чем потерять честь.
«Ох, как все запущено», – подумала Ольга. Где-то она уже такое слышала. Про позор и про честь. Под этот рефрен отвергнутый любимой женщиной участковый в архангельской деревне превращал в кошмар жизнь ее сына. И в конце концов лишился своей[4]. Да и еще истории могла бы припомнить из своей, не такой уж богатой адвокатской практики. Высокие слова часто становятся лишь прикрытием низких дел.
– Я – женщина, – наконец сказала Ольга. – И я точно знаю, что любимый рядом – пусть избитый, пусть без денег – гораздо лучше, чем любимый в тюрьме. Женский век недолог, ты же знаешь. – Она намеренно перешла на «ты», парень был младше ее.
– У вас в Европе так, у нас по-другому, – ответил Ахмет, но ясно было, что зерно сомнения заронено.
