В объятиях воздуха. Гимнастка - Туманова Юлия

— Я, конечно, в спорте человек несведущий, — продолжила она, затягиваясь сигаретой, — но не думаю, что из-за гримас во время выступления тебе теперь закрыт путь на все турниры. Глупости!

— Посмотрим, как ты запоешь, когда сюда ворвутся эти стервятники с блокнотами и самописками! — ехидно возразила гимнастка. — Они свое не упустят. Им лишь бы человека опозорить, уж я-то знаю.

Веточке вдруг стало так жалко себя, что она чуть не расплакалась. Бессильная злоба на безалаберную подружку только подливала масла в огонь.

— Да не переживай ты из-за журналистов, Руденко с ними справится.

— Посмотрим, — хмуро сказал Вета, — но ты должна понимать, что в любом случае мне придется давать интервью. Как никак я известная личность.

Тамара Ивановна закатила глаза. Раньше она не замечала подобного самолюбования во внучке. Та и сама поразилась своему пафосу и, не сдержавшись, хихикнула.

Через секунду обе хохотали, как безумные, и долго еще не могли остановиться. Все-таки это было лучше, чем реветь, хотя и смахивало на истерику.

В дверь постучали неожиданно и сильно. Веточка с Тамарой Ивановной переглянулись, резко оборвав смех.

— Акулы приплыли, — шепнула гимнастка, имея в виду журналистов.

Тотчас барабанная дробь повторилась, и громовой голос за дверью сурово пообещал:

— Не откроешь, я эту дверь на фиг высажу!

— Руденко! — хором обрадовались бабушка с внучкой и кинулись открывать.

Борис Аркадьевич стоял на пороге в боксерской стойке.

— А, ты здесь, — заприметил он бабушку Веты, и зверское выражение его лица сменилось подобием улыбки.

— Я думал, наша красотка одна. Испугался, — нехотя признался он, заходя в номер.

— Чего это ты испугался, скажи на милость? — полюбопытствовала Тамара Ивановна. — Что она тут с горя вены себе перережет, что ли?

Руденко смущенно покосился на Веточку, и та поняла, что бабушка недалека от истины.

— Вы что, Борис Аркадьевич! Я в порядке.

— Правда? — недоверчиво спросил он и нервным жестом придвинул к себе стакан с водой, который предназначался Кире. — Уф, а я, кажется, переволновался до коликов в желудке. Ты действительно нормально себя чувствуешь?

Вета кивнула.

— Понимаешь, — Борис Аркадьевич устало смахнул пот со лба, — черт-те что в голову лезет! Выступление снова сорвалось, журналисты гостиницу оккупировали, я такого от них наслушался, что впору самому вешаться. А тут еще вы не открываете. Что я мог подумать?

Он жалобно смотрел на женщин, ожидая от них слов утешения.

— Что я здесь развлекаюсь с молодым любовником, что ли, — фыркнула Тамара Ивановна.

— Тебе все шуточки!

— Да ладно вам, Борис Аркадьевич. Ну, подумаешь, не досталось мне золото. Это еще не смертельно. — Вета пожала плечиками и снова потянулась за сигаретой.

Руденко тупо смотрел, как она прикуривает.

— Это еще что такое?! — завопил он, наконец, прочувствовав ситуацию. — И так здоровье никуда не годится, так ты еще никотином травишься.

Он решительно отнял у Веточки сигарету и брезгливо загасил ее в пепельнице. Тамара Ивановна, наблюдая за его манипуляциями, рассмеялась.

— Борис, перестань дергаться, — посоветовала она, — кстати, где Лариса? Она живо бы привела тебя в чувство!

Руденко нахмурился, но лицо его в то же время наполнилось какой-то всепоглощающей нежностью.

— Ей Павлик звонит, внучок младший. Я ему не в состоянии сейчас сказки рассказывать, вот она и отдувается.

В дверь снова постучали. Все испуганно замерли в ожидании атаки со стороны прессы.

— Это я, Кира. Откройте, пожалуйста.

— Лучше уж журналисты, — хмуро произнес Борис Аркадьевич, он, конечно, уже знал об оплошности бывшей спортсменки, оплошности, стоившей его воспитаннице первого места в престижном турнире.

Вета, тем не менее, открыла дверь.

— Можно войти? — робко остановилась в дверях Кира.

Веточка только кивнула, со смесью жалости и удовлетворения замечая покрасневшие от слез глаза подруги и ее несчастное выражение лица.

— Простите меня, пожалуйста, — хрипло попросила Кира и, обернувшись к Веточке, добавила: — Ты в первую очередь. Я знаю, что виновата, но не суди меня слишком строго!

— Я тебя вообще не сужу, — безразличным голосом заявила гимнастка, чувствуя, как в душе поднимается буря.

— А стоило бы, — прогремел Руденко, косясь на Киру.

Та сморщилась, готовясь разразиться новым потоком рыданий.

— Кирюша, только не надо сырости! — предупредила Вета. — Это мои слезы были бы сейчас оправданы. Как никак не ты, а я в самый ответственный момент растянулась на ковре, будто парализованная сколопендра!

Тамара Ивановна и Руденко хихикнули, но, перехватив возмущенный взгляд внучки и воспитанницы, поспешили придать лицам выражение глубочайшей скорби.

— Повинную голову меч не сечет, — не выдержала все-таки бабушка, хотя сама несколько минут назад обвиняла Киру не только в халатности, но и в злоумышленном преступлении против гимнастки.

Кира, обрадованная неожиданной поддержкой, снова полезла с объяснениями. Минут десять она распиналась перед Веточкой и остальными, заламывая руки и закатывая глаза, как бы призывая засвидетельствовать свое глубокое сожаление и полное осознание собственной вины. Чем больше старалась подруга, тем злее становился взгляд Веточки, устремленный на «сестру милосердия».

— Хватит, надоело уже, — прервала она поток излияний, — ты, Кирюшка, извини, но мне от твоих признаний ничуть не легче. Так что можешь их засунуть…

— Вета! — подруга снова принялась всхлипывать. — Я все понимаю.

Борис Аркадьевич тем временем строил Тамаре Ивановне глазки, деликатно намекая, что неплохо бы было оставить подруг наедине. Но бабушка, увлеченная их беседой, делала вид, что ничего не замечает.

— Это, в конце концов, невежливо, — как можно тише сообщил ей Руденко.

— Отстань, — зашипела в ответ Тамара Ивановна.

Девушки прервали общение и уставились на них. Веточка вдруг осознала, как забавно со стороны выглядит это выяснение отношений. Но ей не было смешно, злость на подругу еще не прошла. Гимнастка не столько сожалела об упущенном шансе стать абсолютной чемпионкой мира, сколько бесилась оттого, что это произошло из-за досадной случайности. Ей было бы намного легче, если бы она сама была виновницей случившегося.

— Девочки, а может, вам стоит пока забыть про обиды и отправиться вместе с двумя веселыми старикашками в ресторан, а?

Тамара Ивановна бросила на тренера, который произнес эти слова со старательной веселостью, уничижительный взгляд.

— Осторожнее, дорогой мой, осторожнее, — процедила она сквозь зубы, — интересно было бы узнать, где это ты достанешь второго старикашку?

Девушки не смогли удержаться от смеха, глядя, как мучительно краснеет Борис Аркадьевич, пряча глаза от обиженной подруги.

— Ладно, — смягчилась она, — насчет ресторана это хорошая идея.

— Нет уж, — покачала головой Веточка, когда все уставились на нее, — вспомните, пожалуйста, сколько всего со мной случилось. Мне не до ужинов.

— Голодовка, значит? — усмехнулась Тамара Ивановна.

— А что это особенного с тобой сегодня произошло? — наигранно спросил тренер. — Подумаешь, велика важность, ножку подвернула. Это, милочка моя, на каждом шагу встречается.

Вета не знала, то ли обижаться на слова Руденко, то ли рассмеяться и действительно забыть обо всех своих несчастьях. В конце концов, Кире сейчас намного хуже, ведь именно она виновата во всем. Но, даже придя к такому выводу, Веточка не могла согласиться с предложением Руденко и сделать вид, что ничего страшного не произошло. По большому счету — да, никто не умер, не заболел раком, землетрясения поблизости не было, наводнения тоже, войну не объявляли. Короче говоря, ничего такого существенного и глобального за последнее время не произошло. Но для Веты, и как для гимнастки, и как для молоденькой женщины, было очень важно мнение окружающих. А после неудачного выступления вряд ли оно станет лучше, скорее наоборот…