Татьяна Веденская - Пепельный блондин
– Тебе понадобится вся жизнь, чтобы узнать меня.
– Это слишком долго. – Я покачала головой.
– Не для меня, – ответил он. – Мне кажется, что это счастье – провести жизнь рядом с человеком, от которого без ума. Оставайся со мной, и я тебе еще поиграю. Хочешь мазурку?
– Давай мазурку, – согласилась я, не понимая до конца, когда он серьезен, а когда шутит.
– Тогда ты танцуешь, – потребовал он и заиграл ритмичный мотив.
Я рассмеялась и замотала головой. Я не танцую, как бы ты ни играл.
Владимир повез меня в горы на следующий день. Мы лежали на траве и махали руками и ногами так, будто бы это крылья. Горы потрясли меня и изменили что-то внутри неизбежно и навсегда. Горы могут перевернуть чей-то внутренний мир. Один взгляд на мир – и ты другой. И все, чего ты хочешь, – это сидеть и молчать, смотреть вдаль вечно. Все остальное уже не имеет никакого значения.
Альпы уже немного опустели после лыжного сезона. Май выдался жаркий, снег таял. На наши плечи опускался туман, и мы гуляли там, где облака оставались внизу, под нами.
– Я никогда, нигде и ни с кем не чувствовал себя так, – сказал Владимир, сидя на вершине горы Цугшпитце.
– Удивительно, да? – прошептала я, скользя взглядом по четырем странам сразу, перебрасывая взор с Германии на Италию и обратно, лениво ощупывая взглядом Австрию и Швейцарию.
– Да. Это что-то необыкновенное, – кивнул он и прижал меня к себе.
– Как будто весь мир перед нами. Целая вселенная под ногами, да? Сразу понимаешь, как мало ты значишь в этом мире. Песчинка – сдует, и не останется следа. Жизнь такая короткая, да? – говорила я, подставляя лицо теплому ветру. – Мы такие слабые, нас так жалко. Мы такие глупые.
– Ты-то уж определенно, – рассмеялся он. – Почему ты думаешь, что нас жалко? Мы же с тобой счастливые, разве нет?
– Да. Мы счастливые, – согласилась я после некоторого раздумья. – Мы живем. Я чувствую себя живой, и это здорово. Я не чувствовала себя живой очень, очень давно.
– Ты с ним несчастна? – спросил Владимир и посмотрел на меня с беспокойным вниманием, которое меня немного пугало.
Я нахмурилась. Мне совершенно не хотелось говорить сейчас о Николае. Я никогда не была с ним несчастна. Я также не могла сказать, чтобы мы были с ним счастливы. Это слишком сложно – наша с ним жизнь. Слишком много всего. То, чего мы хотели – он хотел, – имело свою цену, и цена эта была высока. Я вспомнила вдруг, как он приехал домой однажды, снял куртку, а под ней у него оказался бронежилет. Бледное взволнованное лицо, усталые глаза. Счастье – слишком легкое, слишком воздушное слово. Счастье не носит бронежилеты. Счастье не боится, что его застрелят, когда оно будет заходить в свой подъезд.
– Расскажи мне, откуда ты родом? – спросила я после долгой паузы.
В глазах Володи застыл немой вопрос. Потом он кивнул, откинулся назад, на зеленую мягкую альпийскую траву.
– Я вырос в Челябинске.
– Где? – усмехнулась я.
– А что такое?
– То есть ты настолько суров…
– О, опять эта дурацкая история. Все эти шутки! – Владимир насупился, а я рассмеялась. – Я должен уже хоть раз посмотреть эту телепередачу.
– Телепередачу, – с удовольствием смаковала я. – Это не телепередача, это шоу. Не могу поверить, что я сплю с настоящим челябинским мужиком!
– Оля! – воскликнул он. – Перестань.
– Ладно, ладно, прости. Кем были твои родители? Когда ты уехал оттуда? Что за татушка у тебя была?
– Татушка? – Владимир нахмурился, а потом кивнул. У него на плече были заметны следы сведенной татушки. – А, это? Так, ерунда. Ошибка молодости.
– У тебя тоже были ошибки? – Я замотала головой в изумлении. – Не верю. Ты слишком идеальный. Ты никогда не ошибаешься.
– Спасибо, конечно, на добром слове, – улыбнулся он, – но это совсем не так. Я очень даже много ошибался в жизни. Я любил одну девочку и имел глупость вытатуировать ее портрет у себя на плече. Разве не глупость?
– Не-а! – прищурилась я. – Это называется – романтика.
– А еще я женился не на той женщине. Я думал, что любви не существует, а дружба между людьми может ее заменить. Теперь я понимаю, какая это была ошибка. Сейчас понимаю это как никогда, – тихо произнес он.
Я вздохнула и закрыла глаза. Теплый горный ветер играл моими волосами, шалил, залезал под юбку. Босые ноги чувствовали, какая мягкая тут трава. Поднебесье.
Мне было так хорошо на этой вершине мира. Ничего не должно было быть слишком серьезным здесь. Никто не должен был говорить никаких важных вещей, никаких решений не может быть принято тут, так высоко, так умопомрачительно высоко. Мир становился тонким и прозрачным, и душа почти что могла взлететь и покинуть тело. Проза жизни была такой ужасно тяжелой, тянула вниз.
– Ты не должна пропадать в этой загородной клетке в Москве, это просто глупо и нелепо, – сказал Владимир и тут же поднялся. – Только не такая женщина, как ты.
– Что? – Я повернулась к нему, делая вид, что не понимаю, о чем он сейчас говорит.
Эти недели здесь словно проложили некую невидимую черту между мной и моей реальной жизнью. Сидя на пике Цугшпитце, я и вспоминать не хотела о том, что ждет меня внизу. Моя пустая беззаботная голова была наполнена смутными образами лучшей жизни, видами альпийских лугов, кристальной тишиной этих гор. Я бы хотела закрыть глаза и никогда не уезжать отсюда. Я бы хотела ходить по этим лесам долгими часами, неделями, годами. Я хотела бы перестать быть собой и стать кем-то другим, лучше, начать все заново, увидеть какую-нибудь другую женщину в отражении зеркал.
– Я не хочу, чтобы ты уезжала, – сказал Владимир, и сказка кончилась.
Когда кто-то хочет, чтобы ты осталась и не уезжала, – это уже реальность. Та, в которой нельзя просто сидеть и смотреть вдаль. Нужно принимать решения.
– У нас еще есть три дня.
– Вот именно! – выпалил он, и в его голосе я услышала нотки обиды. На что?
– Что – вот именно?
– Всего три дня, но я не вижу, чтобы тебя это огорчало! Я не могу понять, о чем ты думаешь. Ты совершенно спокойна.
– Я же приехала сюда отдыхать, – пожала я плечами.
– Отдыхать? – нахмурился он. – Ты это так называешь? Отдых? То есть ты сейчас отдохнешь и поедешь домой, да? С хорошим иммунитетом, с новыми силами – к нему? К своему мужу. И тебя это устраивает?
– Давай поговорим потом? – взмолилась я.
Этот разговор настолько не подходил к умопомрачительному виду, простиравшемуся перед нами во все стороны бесконечности. Мне бы не хотелось портить этот миг вечности подобным разговором. Я поверить не могла, что Владимир всерьез думает о нас. Все это – наши разговоры по душам, горящий камин, поцелуи при луне, – все это было не больше чем сон. Я не представляла себе жуть, которая могла бы стать нашей реальностью. Вечные каникулы, вечная любовь? Я не верила в это, не тот возраст, знаете ли.
