Игорь Редин - Синий роман
Я молча поглощал солянку. Боже мой, как же я устал. Я устал от водки, которая никак не кончалась. От своих собутыльников, которые никак не унимались. От случайных людей, которые постоянно появлялись на горизонте моей юности. От поезда, который никак не мог добраться до Риги. Да и от самой Риги я, похоже, тоже устал.
– Редин, смотри, – тоном белорусского партизана произнёс Базанов, – Фидель Кастро после менингита, – и он рассмеялся.
– Отстань.
– Нет. Я серьёзно. Посмотри, – смех усиливался.
– Не хочу.
– Ну, посмотри. Тебе что, трудно повернуть голову? – не унимался он.
Я повернулся только для того, чтобы он от меня отстал. Сначала я просто улыбнулся, но потом, не в силах сдержать приступа смеха, заржал, как табун весёлых лошадей. За моей спиной сидел действительно Фидель Кастро после менингита.
Когда мы шли вдоль состава по перрону рижского вокзала, проводники излучали радость. Они радовались тому, что наконец-то кошмар вынужденного общения с нами в прошлом.
– А где же ваши вещи? – спросил кто-то из них.
– Какие вещи, мать?
1900
Из сладких воспоминаний меня извлёк настойчивый стук в дверь. Куда подевались мои тапки с трусами? Вечно они по ночам где-то шляются, а под утро у них не остаётся сил добраться до моей кровати. Входную дверь я открывал голый, как штакетник в палисаднике тёти Кдары, и босой, что тот сапожник.
Костик молча пожал мне руку, прошёл на кухню и устало опустился на табуретку. Я оделся, нашёл одну тапочку и довольный уселся рядом. Большой и лысый, как буква Q, Костик…
– Только вот этого не надо.
– Чего этого?
– Сравнений всяких витиеватых. Заебал уже своими рюшами. Ты можешь изъясняться просто?
– Попробую.
– Сделай милость.
– А что мне за это будет?
– Чупа-чупс, – сказал он и выкатил на стол две водки.
– Так с этого и надо было начинать. Люблю сладкое. По какому случаю праздник?
– Да, парень, – посочувствовал мне Костя, – что-то с памятью моей стало? Сегодня 23 февраля.
– Я знаю.
– Ну, а чё ты тогда?
– Я имею в виду: откуда деньги?
– Да я для фирмы, где Алик работает, написал пару слоганов, – с плохо скрываемой гордостью за свой талант, сказал Костик, – и мне заплатили.
– Дай почитать.
Я знал, что гений своей рифмы он принёс с собой. Для этого не надо обладать никакими сверхъестественными способностями. Достаточно хотя бы чуть-чуть знать натуру Костика.
Он не спеша извлёк из внутреннего кармана помятый листок бумаги. На нём мелкими, но размашистыми каракулями было написано:
"Чтобы ночью был день Вам лампа нужна
И не простая, а в 100 киловатт.
100киловаттная лампа – вещь нужная.
Включаешь её и день после ужина…
И Солнце в твой дом войдёт трансформатором,
Элекрорубильником в дом твой войдёт.
Доверь фирме "Экструм" квартиру и офис
"Экструм" тебя не подведёт".
Костик явно косил под Маяковского, но порадовал он меня не этим. Столько скрытого эротизма, сколько я прочитал в его следующем опусе, раньше мне никогда видеть не приходилось: "Как легко и мягко ложится ладонь на рукоятку электрорубильника, знает только тот, кто пользуется электрорубильником фирмы "Экструм".
– Ну, что… нормально, – я вернул Костику его каракули. – Хочешь, я расскажу тебе, как меня чуть не убили?
«Лучше бы убили», – подумал он, а вслух:
– Давай.
«Наливается из графина. Слово…»:
Год 1990. Гостиница «Ялта-интурист». Под ней утюги. Над ними Башмаки, сейлемские всякие и шушера помельче. Они даже не предлагали охрану, а просто тупо разводили бедных фарцовщиков на бабло. Хочешь утюжить – плати. Каратистов среди утюжья не водилось. Платили. Все. Пить-то хотелось.
Под благовидным предлогом «на раскрутку» я занял у мамы 1 тщ. руб. Через неделю от означенной суммы остались слёзы на пиво.
– Редин, ты волыну сделать можешь? – спросил меня Русь.
– Тебе зачем? – ответил я Русю.
– Отстреливаться.
– Идиот, от кого?
– Можешь или нет?
– Могу, но для этого надо ехать в Ригу.
– Поехали? – он нарисовал увесистую пачку зелени. Не сотрёшь.
– Поехали.
Как мы добирались до Риги – это отдельная песня. Скажу только, что проводник нашего вагона икал и плакал от счастья расставания с Русём. Начальнику поезда тоже кое-что перепало от радости.
Вот только с пистолетом для Руся не срослось. Потерялись мы. Рига хоть и не резиновая, но город всё ж таки немаленький. Побухав ещё недельки полторы, я решил, что с меня хватит и сел на иглу. Это в Ялте я алкоголик, а в Риге – ещё и наркоман.
По Риге Колобок славился своим великолепным гагаринским замесом. Но ценила местная наркота Колобка ещё и за то, что у него была вместительная жилплощадь.
– Что значит гагаринский замес? – спросил Костик.
– Это когда ты на приходе только машешь рукой, а сказать ничего не можешь.
– А как же его знаменитое «поехали»?
– Чьё?
– Гагарина.
– Ну, разве что «поехали».
Я из тех, кто красивой улыбке предпочитает красивую женскую грудь. Однажды на хату к Колобку зашла одна поэтка. Худая и ваще хуй проссышь какая. Но грудь у неё была отменная. Зашла, да так там и осталась. Народец в притоне собирался ещё тот. Поэтессу сразу же подсадили на иглу. Она втиралась и начинала бормотать стихи. Как же она заебала всех своим хореем с танкой. Первых пару дней я терпел, а после утомился и заткнул ей рот своим хуем. Ей понравилось. Потом было не оторвать. Правда, перед минетом она должна была хотя бы что-нибудь, но продекламировать. Дабы и овцы, и волки, всучил этой суке книжицу Омара Хайяма – на бормочи – и на слух приятно, и кончать не в падлу.
Бля, да хоть в падлу. Лишь бы кончить.
В Риге я проторчал месяц. Скинул десяток лишних кг., но лёгкости не обрёл. Перед отъездом Колобок протянул мне несколько металлических пилюль.
– Может, пригодится, – сказал он.
– Это что за хрень?
– Взрыватели для противотанкового гранатомёта. Работают от электроконтакта. Бензобак разрывают на раз.
– Зачем они мне?
– Продашь местным бандитам.
– А они меня мусорам не сдадут?
– Не сдадут. Торговцы оружием среди реальных пацанов неприкосновенны.
Осталось только выяснить, знают ли об этом наши пацаны… В поезде я спал. Все трое суток. И во сне жалел только об одном: что дорога была такой короткой.
– Привёз? – Русь мне.
– Да, – я Русю.
– Поехали покажешь, – тормознул он такси.
– А водки?
– По дороге купим.
В такси хорошо. Водила молчит. Погода шепчет. В кульке позвякивает. За окошком проносятся голые женские коленки, зелёные кусты лавра-вишни, птичий гомон и прочая хрень жизнеутверждающая. И если бы не потерпевшая Татьяна Буланова из динамиков, то, вообще, не жизнь, а сплошное молоко с малиной.
– А где волын? – огорчился Русь. – И что это такое?
Я объяснил и поинтересовался:
– Хочешь, тебе отдам их по дешёвке?
– Зачем они мне?
– Взрывать недругов будешь, террорист хуев.
Когда есть деньги, пиво я не люблю. Водка с утра тяжела и непредсказуема. Но её непредсказуемость – ничто в сравнении с похмельем. Приходится пить. Блевать. Опять пить. Русь никогда жмотом не был.
А вечером я спустился в «Прибой», накатил и, осмелев, подошёл к генеральному директору местной ОПГ с наивным вопросом:
– Юра, тебе ничего для твоей работы не надо?
– А что у тебя есть? – поинтересовался Юра.
– Десять взрывателей для противотанкового гранатомёта.
По всей видимости, он пропустил мимо ушей слово «взрыватель», потому что как-то нервно:
– Ты чего? Что я с ними буду делать?
– Недругов взрывать будешь, – посоветовал я и мысленно добавил: «Террорист хуев».
Объяснив ему, где и когда меня можно найти, я тихо вышел из «Прибоя» и с достоинством пошёл в запой. Благо, путь туда не так далёк, как этого хотелось бы моей жене.
А через неделю:
– Всем сосать, – почти по слогам произнёс синий в хлам Редин и, открыв дверь ногой, гордо вошёл в «Прибой». Там его ждали чудеса. Женщины меня там ждали. И хотели. Море мне было по колено, а всё остальное – похуй.
Но, чу:
– Эй! Ты кому это там сказал: «всем сосать»?
– Не понял, – я обернулся на голос.
Передо мной стояло три пары спортивных, несколько стоптанных ног. В руке одной из них многозначительно поблескивал мачете перочинный. Не большой такой, но вполне многообещающий ножик.
Всё. Надоело рассусоливать эту тему. Короче говоря, не подоспей вовремя начальник этих отморозков – Юра, носить бы вам с Аликом на мою могилу хризантемы. Очень люблю я эти цветы.
…и запой мне нравится. Хорошо там. Но как-то тревожно от того, что по утрам без пива посещают мысли о боге. А я по натуре агностик.
Пиво я не люблю. В противном случае, положил бы на табу и выдал спич-оду попускающему пивному дефекту.
Метель.
