Бризин Корпс - Осколки
Но у них ничего не выйдет.
Я сидела и думала, что хотела бы помочь ей с этим – стать человеком, который сможет унять ее боль, полностью впитав ее, словно губка. И мне было горько, потому что я понимала, что это не в моих силах. Я просто не знаю, как и чем я могу (могу ли вообще?) помочь.
* * *
Петр в конечном счете сам к нам пришел, и мы выдвинулись прочь с моста и вон из парка. Навстречу еде.
Я шла в отдалении, полностью погруженная в свои мысли и чувства. Мне было как-то тоскливо, я хотела поскорее оказаться дома. Но одновременно с этим я чувствовала, что хочу быть рядом с Асей. Это как-то странно: желать быть рядом с тем, кто по независящим от него самого причинам делает тебе больно. И причем так сильно, как никто и никогда не смог бы.
«Все почему? Все потому, что я подпустила ее ближе, чем кого-либо еще» – думала я.
Они с Колей шли позади, премило беседуя. Впереди шествовали Сева, Мотя и Сергей с Мишей. Я – посередине. Одинаково далеко что от передних, что от задних. Лиза перемещалась, словно заряженный ион, – от одной группы к другой. Мне она жаловалась на то, что Ася все время лишь с Николя да с Николя, а у других стреляла сижки. Я выкурила сигареты три, пока мы шли.
– Ты чего? – поинтересовалась у меня Лиза, снова прикуривая и беря меня под руку. – Что случилось?
– Да так, – отмахнулась я. – Ничего, в принципе. Просто грустно. Ну знаешь… – я качнула головой назад, намекая на Асю и ее избранника.
– Понимаю, – она затянулась и протянула мне сигарету. Я приняла приглашение. – Давай поговорим о чем-нибудь?
– О чем? Дай тему – я с радостью ее разовью.
– Хм, я не знаю… Рыж! – Лиза отпустила мою руку и подошла к Асе, спровадив ее спутника прочь. – О чем можно поговорить с Мари?
– Да о чем угодно! – выпалила та в ответ. Громко. Так, что даже я расслышала. – О литературе, о суициде, об алкоголе…
И тут во второй раз за несколько часов меня пронзило иглой. В этот раз она оказалась и острее, и больше – то есть боль на меня накатила просто немыслимо сильная. Я остановилась, ощутив, как на глазах наворачиваются противные соленые слезы. «Твою мать, минимум три месяца не рыдала, а тут – здрасте!» – подумалось мне.
Слезы душили. Я словила себя на том, что даже всхлипнула. Приближалась чуть ли не истерика. Я хотела убежать подальше и спокойно порыдать – так чертовски плохо мне стало. Но я не могла. У меня проблемы с ногой, я не могу бегать. Черт возьми! Ни от боли не сбежать, ни от ее причины…
«Алкоголь. Литература. Суицид» – лыбилась я злобно и тоскливо. «Вот какой ты интересный человек, Маш. Вот, что стало очевидно Асе после трех лет общения с тобой!»
– Эй! – Лиза возникла рядом. – Тихо. Что случилось?
О господи, отстаньте! Ненавижу проявлять слабость. Ненавижу, когда меня кто-то видит в таком состоянии. Хочется провалиться сквозь землю, лишь бы только никто на свете не видел моих слез, не думал, что у меня есть чувства, что меня можно задеть, как-то чем-то тронуть и причинить мне страдания.
Не показывай мишень – никто не спустит курок, чтобы ее поразить. Логично? Более чем.
– Эй, – снова услышала я. В этот раз это была уже Ася. Все остальные двигались вперед, не видя сцены позади.
«Уйди! Уйди с ними! Только тебя сейчас мне не хватало!»
Мне не хватало. На самом деле. Ее мне жутко не хватало. Но сейчас я хотела бы, чтобы она улетела на Луну или на Плутон – как можно дальше. Я не хотела, чтобы она застукала меня в расшатанном состоянии, нашла меня неспособной стоять на своих ногах.
Она, конечно, не сможет понять, почему все так. Она не сможет увидеть реального положения дел. Она решит, что я валяю дурака, что захотела порыдать просто так. А ведь это не так!
– Ты чего? – она протянула ко мне руки, намереваясь обнять. От этого действия меня скрутило еще сильнее. Я почувствовала себя тряпкой в руках поломойки со стажем – такой, которая знает, как надо правильно выжимать кусок ткани, чтобы он стал практически полностью сухим. Примерно так я себя ощущала.
Я пыталась вырваться, понимая, что в противном случае случится непоправимое…
– Нет-нет-нет, – ответила на мои движения Ася, сильнее обхватывая меня руками, прижимая к себе, как мать – младенца. Она словно спасала от чего-то…
Вот только единственное, от чего мне надо было бы спасаться, меня все равно настигло.
Она сказала:
– Не пущу… – так тихо, что слышала это только я.
Случилось то, чего я боялась.
Я не отстранилась.
И вместо того, чтобы оттолкнуть ее подобно прочим, я склонила голову ей на плечо.
Memoria.1
– Что читаешь? – спросила она меня. Я оторвала глаза от экрана телефона.
– «Апрельское колдовство», Рэй Брэдбери.
Она стояла около зеркала в комнате и смотрела на свое отражение, поправляя свитер. Когда я назвала книгу, она мельком посмотрела на меня, еще немного постояла и направилась к дивану, на котором я по-хозяйски восседала.
Опустившись на него рядом со мной, она попросила:
– Почитаешь мне?
«Апрельское колдовство» – это небольшой рассказ. Романов у Брэдбери, в принципе, немного. На тот момент я была одержима этим автором, но, к своему сожалению, не могла найти ни одной книги, кроме «Марсианских хроник» и «451 градуса по Фаренгейту». Полная, однако, желания прочесть как можно больше написанного Рэем, я взялась за его рассказы. И в тот день на очереди было «апрельское колдовство».
Я начала читать – не могла устоять перед голосом, попросившим о такой малости. Как можно ответить «нет» любимому человеку? Особенно если это просьба, выполнить которую не составит ни малейшего труда?
Как сейчас помню – спокойным голосом, стараясь передать как можно лучше то, что так красочно написано, я читала описание полета Сеси в самом-самом начале, в самых первых строках.
Ася положила голову мне на плечо, и мое дыхание сбилось. Я потеряла строчку, и слова расплылись перед глазами, но мой верный слушатель никак на это не отреагировал. Казалось, она все понимала. Говорила: «все в порядке. Я знаю, что ты чувствуешь. И я чувствую то же самое. Я тут, эй».
Не от того даже, что я что-то такое чувствовала по отношению к ней, а от того, что я понимала взаимность своей симпатии, – вот, что выбивало меня из колеи. Я никак не могла поверить в свое счастье. Мне еще никто и никогда не отвечал искренностью на искренность.
Так мне это и запомнилось:
Апрель. Мы сидим на диване. Я читаю ей в полголоса «Апрельское колдовство». И каждая из нас чувствует это колдовство внутри себя.
Memoria.2
От моего дома до ее – около четырнадцати километров. Ехать примерно час с одной пересадкой на двух, соответственно, автобусах. Тьма уже сгущается – на дворе зима, а время уже перевалило за девять вечера, хотя Ася обещала своей матери, что дома у них мы будем уже в это самое время.
– И как это маме объяснить-то? – спросила меня севшая на скамейку Ася, посмотрев мне в глаза, затененные мглой.
– Ну, – как всегда в таких случаях, в моей голове начали в беспорядке бегать самые идиотские мысли, всегда вызывающие теплый смех у моей darlin. – Скажем, что были пробки огромные, или что автобус задерживался, что его захватили пираты. Скажем, что водитель на нас дулся и не хотел трогаться…
Я прервалась, не в силах продолжать: увидела ту улыбку, которая всегда вгоняла меня в состояние прострации и диспноэ. Она встала и сделала ко мне лишь шаг, который, впрочем, сразу же поставил ее прямо передо мной. Не говоря ни слова, не замечая ждущих транспорта людей рядом с нами, она легко поцеловала меня в губы, прикоснувшись руками до рукавов куртки.
На улице не было морозно – так, слегка холодновато, и я ходила нараспашку. Но, даже несмотря на все это, мне стало жарко, и я почувствовала, как дурацкая улыбка растягивается от одного до другого уха.
Пришлось облизнуть губы, чтобы не дать трем словам сорваться с них. По опыту зная, что за этим обыкновенно следуют проблемы, я сдерживала их как могла.
С уходом из моей жизни кого-то еще я смирилась бы легко. Но представить, как уходит от меня она – это выше моих сил… Как бы мне ни хотелось дать ей понять, что я чувствую, делать это никак нельзя было. Лучше подождать. Лучше просто выждать время. Нельзя ее терять.
Нельзя.
Ее.
Терять.
Somnus.1
Вагон полон, но не забит – то есть, людей столько, что нет ни единого свободного места, чтобы присесть, но зато никто не стоит. Идиллия, можно сказать.
Я сижу посередине, закрыв глаза и пребывая в полудреме. Еду я, кажется, по фиолетовой ветке куда-то вверх (вообще, в верху Таганско-Краснопресненской живет мой тату-мастер, но зачем мне во сне к нему ехать – неясно).
Поезд тормозит, и я собираюсь выходить. Уже встаю со своего места, поворачиваюсь вправо, успевши захватить рюкзак (неизменного спутника как в реальности, так и в дреме), как натыкаюсь на рыжеволосую деву, столь знакомую и милую сердцу.
