Анна Яковлева - Птичка над моим окошком
– Есть, – удовлетворенно произнес патрульный, – еще один срок набежал тебе, Веревкин.
– Докажи, начальник, – вскинулся ворюга, – я законы знаю.
– Докажем. Гражданочка вот заяву на тебя напишет, и докажем.
Августе идея не понравилась, но высказываться она не торопилась.
Напарник патрульного кивнул на бампер «шевроле»:
– Менять придется.
– Только купил, – отошел от стресса и принялся страдать Матвей, – вот же непруха. И все из-за тебя, урод. – Мотя сжал кулаки.
– Э-э, – пресек неблаговидные намерения патрульный, – разберемся. Кто, у кого, что стянул, кто, кого сбил, кто на кого налетел. Разберемся.
– И так все ясно, – высказала свое мнение Ава. – Деньги я вернула, поэтому претензий у меня к нему нет. Я пойду?
– А у вас к Веревке, то есть к гражданину Веревкину, есть претензии? – с надеждой спросил патрульный у Матвея.
Матвей покосился на прикинувшегося ветошью гражданина Веревкина. В нежной Мотиной душе шевельнулось смутное сомнение в платежеспособности вора: особо удачливым он не выглядел. На эту мысль наводили дырявые кроссовки, душегрейка, надетая на фартук, и христарадные брючата.
– Нет у меня претензий к гражданину Веревкину, – обреченно пробубнил Мотя.
– Ну и зря, – разочаровалась тетка, несколько минут назад митинговавшая в защиту гр. Веревкина. – По нему тюрьма плачет, а мы все такие добренькие, только хуже себе делаем.
К этому моменту толпа заметно поредела, сцену до конца досмотрели только самые стойкие.
Вернув деньги, Ава со все возрастающим сожалением смотрела на сумку: вот на что придется потратиться, вместо джинсов.
– Устя, – позвал Матвей, – ты сейчас куда?
– Сумку покупать. – После потрясения она даже забыла удивиться: Устей ее называла только Любочка.
– Могу проводить тебя, быть, так сказать, твоим верным паладином.
– Какая честь, – хмыкнула Ава. – А как же подруга по невинным шалостям? Не приревнует?
– У меня уже две недели никого нет.
– И вчерашний вечер ты провел в полном одиночестве, – ядовито произнесла Августа. Желание влепить пощечину наглому соседу грозило стать непреодолимым. Враль несчастный.
– Не совсем. Ко мне ненадолго заглядывали друзья, но спал я один, – со значением глядя в серые, подернутые дымкой глаза, сказал Мотя.
Происхождение этой дымки было загадочным. По косвенным признакам Мотя догадался, что Августа злится. Во всяком случае, трепещущие ноздри, нахмуренный лоб и срывающийся голос никак не вязались с героической попыткой улыбнуться и придать лицу равнодушный вид.
В нежной Мотиной душе тут же родилась надежда, что это гримасы ревности, а ревность – она же сопутствующий элемент любви, как кварц – и серебро. Как Луна – и Солнце.
Вот она, минута славы. Вот он, триумф. Значит, не зря он купил машину – по закону подлости деньги теперь потребуются на свадьбу…
… Матвей даже приблизительно не представлял, во что ввязался.
Ноги у него уж заплетались в косичку, а Августа продолжала кружить по рынку и все время была чем-то недовольна.
– Давай съедим что-нибудь, – взмолился Мотя.
– Ты еще здесь? – изобразила удивление Ава. – Я думала, ты давно дома.
– Мне рекомендованы пешие прогулки, – прохрипел Матвей.
– Ну, тогда в чем дело?
– Неужели ты не проголодалась? Давай перекусим, – продолжал соблазнять Августу паладин, – через дорогу есть неплохое кафе.
Есть хотелось очень, цветные зонтики открытого кафе между кустиками живой изгороди привлекали все сильней.
Августу мучили сомнения. Если сосед за нее заплатит, то она окажется у него в долгу. Если бы это был ее пациент, она бы рассчиталась взаимообразно, так сказать – осмотром и рекомендациями. Матвей Степура не был ее пациентом. Он был ее кошмаром – парнем с чрезмерным либидо, а это не в ее компетенции.
– Пойдем, – канючил Мотя, – у нас куча поводов посидеть в кафе: во-первых, я не задавил человека, во-вторых, ты поставила правильный диагноз, и поэтому я жив. В-третьих, если бы не я – не видать тебе твоих денег. Ну, и в-четвертых: я хотел тебя кое о чем спросить.
Оглядев зеленого от усталости соседа, Августа уступила:
– Хорошо, посидим. Только я тоже кое о чем тебя спрошу.
– Я только об этом и мечтаю последние два часа, – заверил соседку Матвей и приободрился настолько, что даже сумел довольно бодро дотащиться до кафе.
… Сидя за пластиковым столиком, Августа не могла отделаться от мысли, что она подопытная морская свинка или препарируемая лягушка: Мотя пялился на нее, забывая об остывающем супе из морской капусты – кухня в кафе оказалась корейская.
Степура проявил себя знатоком, заказ сделал на свой выбор. Теперь Ава вяло ковырялась вилкой в пророщенной сое. С соей у нее не складывалось, впрочем, как и с соседом.
– Ты хотел о чем-то спросить, – напомнила Ава.
– Скажи, когда твой братишка перестанет терзать мой слух всякими «Жили у бабуси»? – задал наболевший вопрос Мотя.
– Тебе не нравится? – елейным голоском осведомилась Ава.
– Ну, ты, конечно, извини, но, когда по утрам тебя каждый божий день будит что-то типа «А кто у нас умный», это надоедает.
Море в серых глазах пошло рябью, ноздри затрепетали.
– Ах вот как? У тебя претензии к репертуару?
– Типа того. – Под этим прищуром уверенности у Моти поубавилось.
– Ну ты и жлоб, – просвистела сквозь зубы Ава и чуть не плюнула в пророщенную сою.
Матвей подавился.
– Почему, интересно? – кашляя, спросил он.
– Потому что совести у тебя нет.
– Почему это?
– По кочану. Потому что ты озабоченный. – Толчок в груди и вспышка в сознании говорили, что диагноз поставлен верный.
– Я?!
– Нет, я! – прорычала Августа. – Прекрати делать вид, что не понимаешь, о чем я.
– Я просто пытаюсь сделать хорошую мину при плохой игре, – промямлил Матвей.
Перейдя на свистящий шепот, Ава с удовольствием сводила счеты:
– Ты примитивный, невоздержанный самец, – ей показалось, что она недостаточно точно выражается, – ты трахаешь все, что движется, твои девки-проститутки вопят, как кошки, и ты еще делаешь мне замечание про песенки? Да в сравнении с тем, что слышим мы, – это… это… это благородная классика. Хотя что это я? Конечно, музыка не доступна твоему узколобому пониманию.
– Ну, – неуверенно пробормотал Мотя, – то, что слышишь ты, – тоже классика, в некотором роде. Выходит, тебе она тоже недоступна. И вообще, нечего подслушивать.
На мгновение Августа лишилась дара речи.
– Что? – перестав хватать воздух ртом, возмутилась она. – Подслушивать? Ну ты и нахал. Да от ваших воплей деваться некуда!
– Как от ваших музицирований, – оскалился Мотя.
