Наталья Миронова - Случай Растиньяка
Герман ответил на все три вопроса по билету. Тип с залысинами задал ему дополнительный вопрос: предложил с ходу решить километровой длины уравнение. Герман решил.
– Три, – объявил экзаменатор.
– Почему? – спросил Герман. – Уравнение решено правильно.
Экзаменатор окинул его снисходительным взглядом, подошел к доске и постучал по ней мелком. Видимо, это был его фирменный трюк.
– Вот здесь у вас… решение не оптимальное. Функция вырождается.
– Это был дополнительный вопрос. Я правильно ответил по билету.
Преподаватель явно был доволен собой.
– А мехмат МГУ, молодой человек, – это вам не какой-нибудь заштатный вуз. У нас повышенные требования.
– Ладно, подавитесь. – Герман в бешенстве разорвал экзаменационный листок.
– Да вы не переживайте, – утешил его экзаменатор, даже не обидевшись на «подавитесь». – Поступите в какой-нибудь другой институт. Поближе к дому.
Много лет спустя, когда Герман был уже преуспевающим московским бизнесменом, он как-то раз увидел в одном дворе жалкого, оборванного старика, роющегося в мусорном контейнере. От былой вальяжности не осталось и следа, но он узнал лицо, узнал лошадиную челюсть и эти характерные залысины. Они уже сомкнулись двумя рукавами, оставив надо лбом жалкий островок растительности.
Сам Герман попал в этот двор по чистой случайности: шел на деловую встречу, и двор оказался единственным местом, где можно было поставить машину.
Старик тоже его узнал. Вспомнил. Такого великана, как Герман, с его лицом тевтонского рыцаря, трудно было забыть. Стояла зима, старик в ужасе засуетился, заметался возле мусорного бака, видимо, решил, что сейчас его будут бить. Он поскользнулся на голом льду и ухватился за край контейнера, чтобы не упасть. Герман подошел, вынул бумажник, выгреб оттуда всю наличность и протянул старику. Тот взял деньги дрожащими руками. Глаза у него слезились – то ли от мороза, то ли от благодарности, то ли от пережитого страха. Он так ничего и не сказал: торопливо сунул деньги в карман обтерханного пальто и заковылял прочь. Герман тоже промолчал. Все и без слов было ясно.
А тогда, в июле восемьдесят пятого, он не пошел на последний экзамен – по истории, – забрал документы, прекрасно понимая, что с такими оценками у него нет шансов ни в каком «конкурсе аттестатов». И ни в какой другой институт поступать не стал. Герман позвонил родителям рассказать о своем провале, а отец попросил его поскорей вернуться домой. Мать надо срочно везти в центральную больницу Алма-Аты на операцию. Там очередь на год вперед, но образовалось «окно», и ее берут. Но он, отец, свой отпуск уже отгулял, с ней отсидел, пока сын был в Москве, его не отпустят, а на заводе, как на грех, авария – котел лопнул, и без его помощи никак не обойтись.
Герман вернулся домой и отвез мать в столицу, где ей удалили все женские органы.
– Еле успели, – сказал Герману хмурый, уже очень немолодой хирург, непрерывно дымивший папиросой за дверями операционной. – Еще немного, и пошли бы метастазы.
Герман знал, что он тоже из ссыльнопереселенцев, хотя и не немец.
– Спасибо вам. Вот. – Герман смущенно протянул хирургу конверт с деньгами. – Тут немного, но это все, что у нас есть.
– Молод ты еще – деньги мне совать. – Врач отстранил конверт. – Постарайся увезти мать из Джезказгана. Уж больно экология там паршивая… Сейчас многие из ваших в Германию уезжают.
– Мои родители не хотят в Германию, – вздохнул Герман. – Они хотят только на Волгу.
– Ну, куда-нибудь, лишь бы подальше отсюда.
Герман на все деньги, предназначенные врачу, накупил папирос «Казбек» – получился целый короб! – и вручил ему. Папиросы хирург взял. А Герман повез маму в санаторий на озере Иссык-Куль, ей дали путевку. Но пока она восстанавливала здоровье в санатории, все сроки прошли, вступительные экзамены закончились, а он так никуда и не поступил. На следующий год весной Герман попал под призыв.
Военный комиссар, увидев высокого, богатырски сложенного светловолосого парня, предложил ему пойти служить в кремлевский полк. Герман знал, что в кремлевский полк берут высоких призывников славянской наружности.
– На мехмат я не гожусь, потому что немец. А в кремлевский полк, выходит, гожусь? Да пошли вы…
В результате Германа направили в школу ВДВ, и он попал в Афганистан. Это был уже исход войны, но именно тогда советское руководство предприняло последнюю отчаянную попытку решить вопрос военным путем.
Герман воевал храбро, но на рожон не лез. Он понимал, что должен вернуться живым. Ему здорово повезло: он не попал в плен, ранен был не то чтобы легко, но удачно – оба раза пулей и чисто, навылет. Даже в Союз не отправили: подштопал его в Кабуле прекрасный врач, Юрий Афанасьевич Бубелец. И отправился Герман обратно на передовую.
Он не пристрастился ни к водке, ни к наркотикам, его здоровый, закаленный спортом организм инстинктивно отвергал всяческие яды. И «афганский синдром» перенес сравнительно легко. В душе у него жил трезвый и расчетливый немец, хотя – в этом Герман был убежден – не такой подлый, как пушкинский почти тезка Германн. Он вернулся по знаменитому мосту вместе с армией генерала Громова в феврале 1989 года.
В тот же год, хотя в стране многое изменилось до неузнаваемости и немцев перестали отсеивать по национальному признаку, Герман, решив больше не испытывать судьбу, поступил на механико-математический факультет Новосибирского университета. Учился он прекрасно, но окончил университет и защитил диплом уже в другой стране. При этом сам Герман автоматом получил российское гражданство, потому что на момент распада СССР находился в России, а вот родители оказались отрезанными от него в Казахстане. И его красный диплом в новой России, как выяснилось, никому не был нужен.
* * *У Германа была только одна цель: любыми правдами или неправдами перевезти родителей из Казахстана в Россию. Как раз началась первая чеченская кампания. В Афганистане Герман вроде бы на всю жизнь получил стойкую прививку отвращения к войне, но тут вызвался добровольцем. За участие в военных действиях в Чечне обещали дать квартиру, и он пошел. И здесь с ним случилось то, что потом преследовало его всю жизнь, как самый черный кошмар.
Взять Грозный штурмом к Новому году за два часа силами одного парашютно-десантного полка, как обещал генерал Грачев, не получилось. Город напоминал надкушенное с двух сторон яблоко, но держался стойко. Прошел январь, наступил февраль… Боевой дух в частях сильно упал, среди военных пошли тоскливые разговоры: «вот попрет зеленка…» Как и другие «афганцы», Герман прекрасно понимал, что это значит. Зимой противника, воюющего партизанскими методами, еще можно обнаружить на местности, а весной и летом, когда расцветет пышная южная зелень, пиши пропало.
