Наталья Миронова - Случай Растиньяка
Герман Ланге родился первого января 1968 года. Его мать, как говорили акушеры, «перехаживала», схватки у нее начались на две недели позже положенного срока. Начались они тридцать первого декабря, и тогда врачи и акушерки принялись уговаривать ее: «Ну потерпи денек. Родишь парня, на год младше будет. Фору получит, может, в армию не загремит». Луиза Эрнестовна была сильной духом женщиной, она согласилась терпеть. Вытерпела двенадцать часов, зато родила богатыря. Почти пятикилограммовый мальчик появился на свет в самые первые минуты Нового года, уже после боя курантов.
Природа славно потрудилась и вылепила великолепный образец тевтонского рыцаря. Но родился этот рыцарь в Казахстане, в городе Джезказгане, в семье переселенцев из Поволжья.
Герман рос сильным. Он был выше всех в классе и считался лучшим спортсменом в школе. А вот его маленькой и хрупкой матери – даже не верилось, что это она сумела произвести на свет такого викинга! – тяжелые роды стоили здоровья. Герман страшно переживал, что мама из-за него болеет. Она ему ничего не говорила, но он однажды нечаянно подслушал, как ей об этом говорил врач.
Герману в тот момент было уже тринадцать лет, но он даже заплакал и сказал, что лучше бы не родился. Мама утешала его и говорила, что такому большому мальчику стыдно плакать, что сама она ни капельки ни о чем не жалеет, что он ей дороже здоровья. И вообще, он все неправильно понял: ничего страшного со здоровьем у нее нет, просто в Джезказгане климат тяжелый.
Климат в Джезказгане и вправду тяжелый. Летом – плюс сорок, зимой – минус сорок, и так почти весь год. Весна и осень – по три недели. Родители Германа попали в Джезказган детьми. Мамина семья была из города Энгельса, папина – из села Экгейм, позже переименованного в Усатово. Они познакомились в Джезказгане, вместе в школе учились, институты, правда, окончили разные. Отец работал инженером на медеплавильном заводе, мать стала учительницей немецкого. Зато оба они были «ушиблены Волгой». Сами-то почти ничего не помнили, но стоило семье собраться вместе, только и было разговоров, что о жизни на Волге.
Оба деда Германа, работавшие на горно-обогатительном комбинате, умерли. Деда с материнской стороны Герман совсем не помнил: тот погиб в производственной аварии, когда внуку было лет шесть. Второй умер, когда Герману было четырнадцать. Этого деда Герман хорошо запомнил. Осталась даже фотография, специально сделанная в ателье: дед стоит, обняв за плечи внука. Дед казался Герману великаном, но на фотографии было видно, как они похожи, и сразу становилось понятно, что внук тоже вырастет великаном. Бабушки пережили своих мужей на несколько лет.
Отношения в семье царили патриархальные: дети к родителям – только на «вы». Герману странно было слушать, как его родители, взрослые люди, по-детски просят бабушек:
– Мама, расскажите, как на Волге жили.
И начинались бесконечные рассказы о том, как на Волге жили, какие сады росли, какие яблоки зрели… Герман знал эти воспоминания наизусть, ему куда интереснее было бы послушать, например, про страшное Кенгирское восстание заключенных, о котором и четверть века спустя ходили по Джезказгану смутные слухи и толки, но его родители просили только про Волгу: никак не могли насытиться. Отец мечтал бросить страшный город Джезказган с его плохим климатом и скверной экологией (само слово «экология» тогда еще было не в моде, говорили «загазованность»), переселиться на Волгу и разбить там яблоневый сад. Покойный дед до войны был на Волге знатным садоводом, а вот в Джезказгане ему пришлось работать на горно-обогатительном комбинате, где он испортил себе легкие и умер.
Германа не тянуло на Волгу. Он мечтал поехать в Москву и поступить в МГУ на мехмат. Ему осторожно намекали, что в Москву не стоит: в МГУ, и особенно на мехмат, таких, как он, не берут. Есть будто бы негласное распоряжение: поволжских немцев, равно как и евреев, не принимать. Приводили в пример Рудольфа Керера, великого пианиста, который был вынужден тренироваться на немой клавиатуре, выстроганной из доски. Теперь-то он в Москве играет и по всему Союзу разъезжает, но в настоящую заграницу его все-таки не пускают. И звания до сих пор так и не дали. Даже какого-нибудь «заслуженного». Просто Рудольф Керер.
Но Герман никого не слушал. Он окончил школу с золотой медалью, был перворазрядником по боксу, чемпионом Казахстана по плаванию вольным стилем и по спортивной радиопеленгации, именуемой также «охотой на лис». В СССР эта игра поддерживалась на государственном уровне, а после фильма Вадима Абдрашитова стала особенно популярной.
Он бесстрашно поехал в Москву поступать на мехмат.
Судьба школьных медалей в СССР была прихотлива. То они учитывались при приеме в вузы, то не учитывались, в зависимости от того, какая именно административно-педагогическая теория торжествовала на данном отрезке времени. Герману не повезло, он попал на низшую точку синусоиды. Медали не учитывались, они участвовали только в «конкурсе аттестатов». Это означало, что если ты набрал равное количество очков с другим претендентом, но твой аттестат лучше, ты проходишь, а он – нет. Но сдавать все равно надо все четыре экзамена. А на мехмате до начала экзаменов надо пройти еще некий таинственный «коллоквиум». По-русски – собеседование.
Приехав в Москву летом 1985 года, семнадцатилетний Герман снял у какой-то старушки комнату недалеко от Казанского вокзала и двинул в университет подавать документы. Тут и узнал про коллоквиум. Герман записался. Он ничего не боялся, уверен был, что с его аттестатом, с его спортивными достижениями обязательно примут.
Коллоквиум произвел на него тягостное впечатление. Его знания по математике никого не интересовали. Как и его спортивные победы. Герману задавали совершенно идиотские, с его точки зрения, вопросы. Например, что это ему вздумалось ехать так далеко от родных мест? Неужели он не нашел достойного вуза где-нибудь поближе к дому?
Особенно старался один тип, на вид – типичный партработник с глубокими залысинами на лбу и длинной лошадиной челюстью. Герман сразу увидел в нем врага. Сидел этот тип не в центре стола, а где-то сбоку, но суетился больше всех. Даже сказал, что «нехорошо так оголять фронт наших научных кадров на местах».
Герман был уверен в своих силах. Он, как мог, отбрехался на коллоквиуме и начал сдавать экзамены.
Первым экзаменом было сочинение. Герман выбрал «Образ Чичикова в поэме «Мертвые души» и получил тройку: не раскрыта тема. Тут бы ему и отступить, но он заупрямился, подал апелляцию, а сам пошел сдавать математику. За письменный экзамен ему поставили «пять». Он так и думал: математика – это вам не сочинение про Чичикова, где против написанной им фразы «Но колесо истории не повернуть вспять» кто-то сугубо умный красными чернилами начертал резолюцию: «У истории нет колес!» Тут не скажешь, что «тема не раскрыта». Но был еще и устный экзамен, и тот самый тип с залысинами на лбу, в котором Герман еще на коллоквиуме распознал врага, взялся за него всерьез.
