Не прощай мне измену (СИ) - Май Анна

Марко с Томой меня потеряли даже на завтраках. Внутри происходило столько всего, что было трудно фокусироваться на чём-то внешнем. И когда наш чересчур коммуникабельный художник в пятницу вечером постучал ко мне в дверь бутылкой вина, пришлось срочно вызывать Томочку, чтобы она не без удовольствия, конечно, приняла огонь на себя.

А в выходные впервые уехала в Гамбург одна. И, бесцельно гуляя по улицам, забрела на выставку, посвящённую образу женщины, где на примерах известных картин, скульптур и фильмов можно было проследить, как менялся образ femme fatal. Я отвлеклась и расслабилась, увлёкшись экспозицией, пока не дошла до конца. Финальная работа была выполнена в виде множества мелких табличек с буквами — самые затёртые клише о женщинах на разных языках, типа “ too sexy for words” или “глупая блондинка”. Никакого изображения, только слова. Чееерт.

Снова слова. Те, что притихли во мне, сразу ожили и стали рваться в эфир. Выйдя на улицу, открыла переписку с Тимом, чтобы спросить, важно ли ему было слышать мои слова… Но испугалась, что ответит да. Как тогда жить, если вовремя не поняла и сама всё разрушила? В поезде снова открыла… и закрыла. Я раскаляюсь от этих метаний, щеки горят, голова идёт кругом, горло дерёт от невысказанного. Ближе к Берлину понимаю, что с трудом держусь на ногах и, садясь в такси, звоню Томе, чтобы встретила.

Дорогу в гостиницу не помню. Только прохладные губы Марко на лбу и щеках, пока пробовал температуру, потом мои вялые попытки вырваться, когда нёс меня на руках в номер, поил горячим, переодевал и остался на ночь. Все тело ломило, суставы выкручивало — он обнимал и гладил. Спасибо милосердному мозгу, который сжалился над бедной мной и подсунул красивую иллюзию: засыпая в объятиях чужого мужчины, я ощущала запах солнца.

Глава 42

Утром я снова горю. Будто издалека слышу голос Томочки, она почему-то по-русски ругается с Марко из-за лечения, а тот что-то спокойно ей отвечает. Сил — на донышке, не могу даже открыть глаза, будто плыву в густом белом тумане, который немного рассеивается, лишь когда дают лекарства и чай, купают и укладывают. Выныривать не хочу, потому что этот туман по-прежнему пахнет Тимом, и его глубокий голос шепчет: “Выздоравливай быстрее, маленький”.

В следующий раз открываю глаза в одиночестве. Подушка рядом примята, в ванной комнате шумит душ. Выползаю из спальни, чтобы отпустить свою “сиделку” — мне правда лучше и за ночь точно не умру. Голова отвратительно кружится, сползаю вниз по дверному откосу, дожидаясь, пока кто-то из друзей закончит водные процедуры. Снова уплываю.

— Сим-Сим, вот ты балда, зачем встала?.. — Тим тихонько ругается, сгребая в охапку и опуская на постель. Тим?!

Его руки, плечи, его голос. Трогаю ладонями — просто убедиться, что это не горячечный бред. Мокрая голова, гладкий подбородок, мята зубной пасты и терпкость лосьона после бритья. В комнате темно, но я вижу, как улыбка подсвечивает его глаза:

— Ну хоть не отбиваешься, — усмехается, — уже хорошо. Но я понял, что Марко ничего не светит. Он, кстати, теперь тоже в курсе.

Трогает лоб губами.

— Наконец-то температура упала. Привет, горячий Сим-Сим.

Укутывает меня покрывалом, сам ложится поверх него. Барахтаюсь в попытках выбраться, устаю и сипло выдавливаю вопрос:

— Откуда ты тут?

— Тшшш, не болтай. Завтра поговорим. Чаю хочешь? Или поесть? Твоя Тома куриный бульон принесла, тёплый ещё. Будешь?

Кажется, я кивнула. Наверное. Не уверена. Но Тим воспользовался возможностью и быстро принёс большую чашку свежайшего, ароматного бульона. И пока он поит меня, пытаюсь успокоить мысли, сталкивающиеся друг с другом в мутной голове. Тим здесь. Рядом. Настоящий. Когда приехал? Почему не предупредил? Сколько времени он в Берлине? А если бы я уехала? И ведь уехала! И на сколько…

— Пей спокойно, — убирает со лба розовые кудряшки — проснёшься, всё расскажу. Теперь — спать.

И я послушно засыпаю — мне так хорошо и спокойно, как было только в прошлой жизни.

Рано утром — снова лекарства. Притворяюсь спящей, пока не отрубится Тим, чтобы всласть его рассмотреть. И почувствовать, как рада видеть. Скоро второе заседание о разводе, потом третье, и мы станем чужими людьми. Юридически. Потому что я не понимаю, как можно так сильно соскучиться по реально чужому человеку.

Отвыкла. Когда видишь кого-то каждый день, он для тебя будто в контровом свете — есть аура, образ, а дальше мозг сам достраивает внешние черты. Со временем перестаёшь замечать мелкие морщинки в уголках глаз, детский шрам на лбу, упрямые, ровные брови. И даже если по профессии тебе положено видеть детали, то дома, когда ты переобуваешься в уютных панд, эта способность выключается. Рядом с тобой просто близкий человек.

Нет, если он сбреет брови или выкрасит пряди в малиновый, это, конечно, бросится в глаза, но так… чтобы в мелких подробностях… Как будто знакомый и незнакомый одновременно. Новые мозоли на кистях, много. Мышцы предплечий прорисовались ярче, пресс стал ещё суше. Пошёл на кроссфит, как и хотел? А вот ниже ничего не изменилось. Утро… Чёрт! Смущённо утыкаюсь в подушку. Сплю.

— Сим-Сим, просыпайся, — тихий, бархатный голос мужа сопровождают поглаживания по спине. От шеи до поясницы, слегка прожимая позвонки костяшками больших пальцев. Так приятно потягиваться в этот момент. Я как будто в параллельной Вселенной, где всё, как раньше.

После процедур вместе с покрывалом утягивает меня на руки лицом к себе, заворачивая нас в кокон. Трётся кончиком носа о мочку моего уха, прочищает горло и шепчет:

— Я приехал поговорить, маленький. Выслушаешь?

Киваю, стараясь унять острое чувство необратимости происходящего. Чудится запах озона, как перед штормом с грозой. И малодушно хочется оттянуть момент, когда будет пройдена точка невозвращения. Наивно казалось, что это случилось тогда, в марте. Нет, мы подошли к ней сейчас. Совсем другими.

Впервые слышу подобную интонацию в голосе мужа. Уверена, если сейчас загляну ему в глаза, то увижу там уязвимость, которую больше некому прикрывать. Снова знобит, наверное, поднимается температура или это от страха? Обнимаю Тима покрепче, руками и ногами, по старой привычке ища защиты и защищая одновременно. Он мне гладит спину, затылок и плечи, покачивает нас в коконе, также по привычке успокаивая.

Его сердце тяжёлым молотом стучит мне в грудную клетку. Моё — дурной птицей бьётся в ответ. Пусть и они поговорят, может, у них лучше получится. Утыкаюсь Тиму в шею, вдыхая родной запах кожи.

— Когда приехал? — колючий ёж в горле лишает голоса.

— Позавчера вечером.

— Это ты меня встречал с Томой?

— Я, — перебирает пальцами пряди на затылке.

Значит, не показалось, это правда был он. Не Марко.

— А как тебе разрешили остаться в номере? Тут строго.

— Томе спасибо. Она порешала с вашим куратором, сказала, тебе нужен присмотр. Напугала ты всех тут, Сим-Сим. Никак без приключений, да?

Лёгкий шлепок по попе.

— Я тут вместе хотел, но уже не успеваю. В общем… — неловко копается в заднем кармане и достаёт что-то гладкое, небольшое, квадратной формы. Вкладывает мне в руку — чёрная ювелирная коробочка. Смотрю на правую руку, боже, нет обручального кольца! Сипло протестую. Не надо! Но Тим лишь прикрывает губы пальцем и подмигивает.

— Это тебе, Сим-Сим.

Ещё перед Гамбургом мы на практике оформляли огромную стену и по уши изгваздались в краске. Боялась испортить, сняла и по рассеянности не надела. Что Тим подумал? Что я уже всё? Отказалась от нас? Пошла дальше? Мне, наверное, должно быть всё равно — мы разводимся, но сожаление жжёт где-то под диафрагмой. Пытаюсь всё объяснить, только Тим серьёзнеет и снова притягивает меня к себе, укладывая голову на плечо.

Усмехается:

— Мать его, так и не научился разговаривать.

Делает глубокий вдох, как перед погружением на глубину, а я, наоборот, перестаю дышать… Началось?