Франсуаза Бурден - Оковы прошлого
Он вошел в кладовую, открыл дверь, ведущую на улицу, и набрал в корзину дров. Потом развел в кухонном камине жаркий огонь, зная, что Валентина любит здесь сидеть, повернувшись к жару спиной. Покончив с печкой, прошелся по первому этажу, рассеянно отмечая, что успели сделать рабочие. Может, надо было послушать Жиля и нанять прораба? Как бы то ни было, даже если порядка будет больше, ремонт затянется на многие недели, и в случае чего он всегда найдет, у кого спросить совета.
Поднимаясь по лестнице, Альбан замерз, поэтому прямиком отправился в ванную, где и натянул поверх водолазки толстый ирландский свитер. Здесь еще пахло духами Валентины, и он улыбнулся. Вопреки всем опасениям жить с женщиной было очень приятно. Ему нравилось замечать всюду знаки ее присутствия — пеньюар на вешалке, бесчисленные бутылочки на бортике ванны… Нравилось просыпаться с ней рядом, заниматься с ней любовью в разных уголках дома, вместе завтракать в постели, когда ему хватало мужества принести наверх поднос с едой. Приходилось признать, что сегодня ему было бы тяжело расстаться с ней даже на несколько дней, если бы он все еще был пилотом.
Альбан решил было спуститься, но замер на лестничной площадке. В голову пришла странная идея. Несколько мгновений он смотрел на четвертый этаж. Именно там мать наложила на себя руки, но они с братьями никогда об этом не говорили. А точнее, они об этом не думали. Разумеется, трагедия случилась двадцать пять лет назад, но, если поразмыслить, разве не удивительно, что даже тогда они отнеслись к ней с таким безразличием? В первое время они не поднимались на чердак, куда, кстати, идти было особенно и не за чем, а потом все забылось.
Перепрыгивая через три ступеньки, Альбан понесся наверх. В коридор четвертого этажа выходили двери маленьких комнат, превращенных в кладовки. В самом конце, за дверью, имелась лестница, ведущая на чердак. Зачем Маргарите понадобилось забираться так высоко, чтобы свести счеты с жизнью? Пустить пулю в висок можно где угодно! Разве что в припадке помешательства она решила спрыгнуть с крыши или повеситься на балке… Нет, ведь у нее было с собой оружие! Револьвер она взяла у Феликса, у того их было несколько. После смерти сына и невестки Антуан, естественно, поспешил избавиться от этой проклятой коллекции.
Перед дверью на чердак Альбан снова остановился в нерешительности. Не так давно он побывал на чердаке и даже не вспомнил о драме, что, впрочем, неудивительно — его интересовало только состояние крыши. Однако с того дня прошло довольно много времени, и он еще не видел бумажника, документов, не знал, что мать была душевнобольной.
Под тяжестью его шагов металлические ступени зловеще дрожали. Дети, должно быть, пищат от страха, карабкаясь наверх! Альбан на ощупь нашел выключатель. Голая пыльная лампочка скупо осветила часть пространства. Остальное, вплоть до самого конца дома, терялось в темноте. Этот этаж никогда не использовался: скаты крыши были очень крутыми и вдобавок разноуровневыми, и стоять, выпрямившись, можно было только в центральной его части.
— М-да, уж архитектор постарался — другого такого дома не найдешь, — задумчиво пробормотал Альбан и не узнал собственного голоса.
Он осмотрелся, силясь понять, что ищет и зачем вообще сюда пришел. Коля справедливо заметил, что никто из них троих не может без волевого усилия произнести слово «мама». Альбан тоже стыдился того, что на похоронах не испытывал искренней скорби.
«Ничего не говорите мальчикам, Коляʹ ничего об этом не помнит…» Что хотел сказать отец в своем путаном письме? Нужно узнать ответ на этот вопрос, как бы ни старалась Жозефина скрыть правду. Речь идет об их семье, о родителях, и они с братьями имеют право знать. Жиля в первую очередь беспокоит наследственный характер болезни, Коля попросту не желает об этом думать. Альбана же обуревало любопытство.
— Тебе придется рассказать, Жо!
В каком именно месте умерла Маргарита? Не осталось ли на необработанном дереве следов? Почему она решилась на самоубийство, если отец любил ее до безумия?
Услышав дребезжание металлической лестницы, Альбан повернулся на сто восемьдесят градусов и увидел в люке голову Валентины.
— Я звала тебя, — с упреком сказала она.
— Здесь я не мог тебя услышать. Я решил еще раз взглянуть на крышу, но она в порядке.
— Ты что-то видишь при таком освещении?
Судя по всему, она ему не поверила. Альбан подошел к лестнице и знаком попросил Валентину спуститься.
— Идем отсюда, здесь еще холоднее.
Он не хотел рассказывать ей о своих тревогах, тем более что этот секрет был не из тех, которыми легко поделиться.
Молча следуя друг за дружкой, они спустились на первый этаж. Очутившись в приятно-теплой кухне, Валентина сухо сказала:
— Сегодня ты ведешь себя странно.
Скорее всего, она права, но причину ему объяснять не хотелось. Альбан подошел к мойке, снял очки и ополоснул их под струей воды, чтобы смыть прилипшую к дужке паутину.
— Честно говоря, только что, у Жо, я почувствовала себя незваным гостем.
— Ну что ты выдумываешь!
— Альбан!
Обернувшись, он увидел, что Валентина не на шутку рассердилась.
—Устроим себе приятный вечер? — предложил он с улыбкой примирения.
— Ты считаешь меня идиоткой? Мне это не нравится.
Он надел очки и, раскинув руки, пошел ей навстречу.
— Иди ко мне, моя Валентина!
—Я не хочу, чтобы ты меня обнимал, я хочу, чтобы ты мне ответил. Почему ты не рассказываешь мне о своих проблемах? Ты редко говоришь, что у тебя на уме, а мне нужно знать, о чем ты думаешь, что чувствуешь. Мне нелегко жить здесь с тобой, когда ты все время молчишь!
Руки Альбана опустились. Он был потрясен — Валентина только что произнесла слова, которые он больше всего боялся услышать: «Мне нелегко жить здесь».
— Не надо было привозить тебя в этот барак, — очень тихо сказал он. — Может, мы еще не были к этому готовы?
Он сказал «мы», не желая сваливать всю вину на нее, но реакция Валентины была мгновенной и яростной:
— Не готовы? Ты не можешь понять, зачем обременил себя женщиной, я права? А ведь я занимаю не так много места!
Глаза ее наполнились слезами, подбородок дрожал.
— Дорогая, ты меня не обременяешь. И можешь занять столько места, сколько тебе хочется, слава Богу, здесь его предостаточно. Но ведь ты привыкла жить в Париже, где полно магазинов, кафе, приятелей, где улицы освещены, в квартире тепло, а на первом этаже твоего же дома — кинотеатр… Ничего этого я предложить не могу.
—А я и не прошу!
— Ты ничего не просишь. Ты такая же молчунья, как я. Послушай, Валентина, если кто-то из нас ошибся, не будем делать из этого драму.
