Светлана Макаренко-Астрикова - Дважды любимый
— Ты не хуже! — Ее сопрано плавно переливалось в смех. Волнующий, чуть хрипловатый. — У тебя красивый торс. И все остальное — тоже. Ни грамма жира. Пражский спортзал идет тебе явно на пользу.
— Ты думаешь? — В его голосе прозвучало не то сомнение, не то — насмешка.
— Конечно. Я же так хорошо тебя ощущаю. Всегда. Я тебя будто вижу пальцами. — Она глубоко вздохнула.
— Ты не Нефертити. Ты — Клеопатра. Я от твоих пальцев схожу с ума. Особенно, когда ты играешь на мне, а не на рояле… Какая у тебя здесь застежка… Будто кольчуга…
Тс — сс! — Она прижала палец к губам и отпрянула от него осторожно оправляя чуть смятый велюр платья. — Лиля же будет ревновать! Оставь ей хоть каплю твоего шарма. А то она ведь уже совсем отчаялась соблазнить тебя.
— У меня нет никаких шансов, Натка! — внезапно раздался в дверях голос Лили. — Он настоящий Кай, а не Кит. Любит только свою королеву. Меня он дразнит. А я теряю голову, наивная дурочка! — Лилька отрывисто рассмеялась, рассыпая горошины хрипловатого контральто по деревянному полу.
— А мне так очень нравится, когда от меня теряют голову. Мне это разогревает кровь, милые дамы… — насмешливо проронил Никита, оправляя рукава свитера.
— Да, легкий флирт всегда полезен мужчине. — Наталия усмехнулась, чуть прикусив губу и внезапно резко повернулась на каблуках. — Держит в тонусе, знаете ли.
— Ну вот! Тигрица опять точит когти. — Ник чуть откинул голову назад, взъерошил волосы всей пятерней и восхищенно цокнул языком. — Готовится к прыжку, надо полагать? Ревнует? Узнаю тебя прежнюю, моя пани! Ты быстро приходишь в форму. Мне это нравится.
— Мне тоже, Натка. — Лиля вытерла руки о фартук, небрежно повязанный поверх строгого платья с черными лацканами. — Тоже — нравится. Стоит тебя чуть подразнить… И ты уже, как пламя, а не лед. — Она взяла со стола поднос с тарелками. — Выйди на улицу. Там солнце прямо слепит. Здесь, как в погребе. Темно.
— Я как раз за дровами собираюсь. Идем? Рукавицы только найду. — Никита протянул жене руку.
Она кивнула:
— Ты иди, я сейчас. Лиле помогу. Вода согрелась?
Лиля кивнула, и тут же, спохватившись, затараторила:
— Там только одна пара перчаток. Мыть буду я. Ты иди на улицу. Там Арс без присмотра носится. Переломает все кусты.
— Я же все равно не увижу, куда он побежал! — Наталия развела руками. — Плохой из меня сторож.
— А он при тебе присмиреет. Он умница, знает, кто тут главный, и кого надо охранять… Выйди, подыши! — Лилин задорный тон неуловимо изменился и стал тревожно — просительным. — Ты побледнела за эти дни. На тебе лица нет. Тебе надо больше быть на воздухе.
— Я плохо сплю. Вернее, почти не сплю. Это нормально сейчас. Я же не должна быть поленом каким-то… Мне все папин голос чудится, чудится, что он рядом. Я так и не смогла понять, что там, в этих двух плоских ящичках… Разве там мог быть папа?! И Лера? — Стоя у окна она невидящим взглядом смотрела куда то вдаль, казалось, не только поверх рам, но и поверх неба, словно тающего под лучами солнца. Что она могла видеть внутри себя? Что осязать? Она вся замерла, словно боялась шелохнуться. Лиля подошла к ней сзади, обхватила за талию, положила голову на плечо. И тотчас стала похожей на маленькую девочку:
— Я тоже ничего не поняла, Натка! Совсем ничего. Как нелепо. Жестоко все!
— Жизнь всегда словно слепящий луч. Одно мгновение и все поглощает тьма. Впрочем, вокруг меня всегда тьма.… Мне бы надо уже привыкнуть. А я вот, видишь, какая — возмущаюсь! — Наталия опять вздохнула.
— Последний раз, когда я видела Леру в Праге, она была такой счастливой. Вся прямо светилась. Так тихо говорила мне о своем счастье, словно и не верила в него…
— А потом мы все пошли в эту церковку — костел, помнишь? Ну, где можно помолиться об исполнении желаний. Ты о чем молилась тогда?
— Я дура, Натка. Я молилась, чтобы Влад Мурашевский быстрее уехал. Мне не нравилось, как он смотрит на меня, как дурачится на репетициях.
— У вас с ним разве же что то было? — Наталия удивленно приподняла бровь и скулы ее чуть покраснели. — Я думала, что мне это кажется.
Лиля чуть смущенно кашлянула.
— С моей стороны так, кокильяж[2] — кураж, а он что себе вообразил, я не знаю. С одной ночи разве можно что-то себе вообразить? По-моему, нет, — категорично заявила она.
— Лилька, ну ты и фунт изюма! — ахнула Наталия. — Это когда же ты успела с ним переспать??
— Ну, успела… Подумаешь! Тебе то что? Ты вообще уже тогда была с Китом, тебе было не до меня…
— Ты что же это, злилась на меня?
— Нет. — Лилька пожала плечами. — Почему? — Я радовалась. Моя самая любимая подруга вышла замуж. А у меня вдруг появилась личная, собственная жизнь. И я была совершенно свободна.
— Гм — мм! — Покачала головой Наталия. — И ты сразу попыталась ее устроить, личную жизнь? — Она рассмеялась тихо. — Вот так, с разбегу?
— Да! — с вызовом, чуть насмешливо протянула Лиля. — Знаешь, я как-то не привыкла упускать шансы.
— Мурашевский — плохой шанс. Он лентяй, забросил репетиции, сорвал стажировку… Пан Карел просто согласился на его возвращение в нашу консерваторию, слава Богу.
— По сравнению с Турбиным, конечно, он — не супер. Ведь не каждому так улыбается фортуна, как твоему Киту. — Но с ним, по крайней мере, было не скучно. Шикануть, при случае, он умел! Настоящий потомок легендарной нашей оперной дивы Карелиной. По замашкам, я имею в виду.
— Конечно. Загулы стажера оркестра филармонии на всю Прагу. Громко. Стильно.
— И стыдно. Перед паном Карелом. Надоело выговоры выслушивать, краснеть, оправдываться, заикаться. Слава Богу, что Влад уехал. Скатертью ему дорога до самого Песчаного карьера!
— А ты, оказывается, злая, Лилечка! — протянула, задумчиво улыбаясь Наталия, наматывая на палец прядь волос.
— Обыкновенная. — Лиля сжала плечо подруги и отошла к столу, собирая скатерть, чтобы вытряхнуть сор. — Радуюсь вот теперь, что успела с ним не наделать глупостей.
— Ты хочешь выйти замуж? — просто и спокойно спросила Наталия.
— Не знаю. Иногда хочу. Иногда нет. Я и в музыке хочу чего то добиться тоже. А с пеленками — какая карьера? Мне охота в оркестре поиграть. Я люблю свой кларнет. И свои концертные платья. Как будто я фея с волшебной палочкой в руке где-то «средь шумного бала»… Меня это прельщает. Увы, я не Татьяна онегинская. «Ветошь маскерада» — люблю тоже. Это ты у нас — княгиня Гремина! Все бы тебе только тишь, да музыка.
— Кит говорит — Нефертити. Или — Клеопатра. Снежная Королева. Фантазер. Как только не назовет!
