Его нельзя любить. Сводные (СИ) - Высоцкая Мария Николаевна "Весна"

— Не имеет значения, — прикрываю глаза на секунды и слезаю с барного стула.

— Ты куда?

— Не твое дело.

— Хам!

Угу. Убираю руки в карманы и выхожу на улицу. Меня пополамит желание вернуться в хостел и уйти в отрыв здесь. Хотя бы с той козой, что липла на баре.

Ника… Возможно, было бы даже весело.

В итоге сам не понимаю, как оказываюсь во дворе клоповника, куда мы заселились. Присаживаюсь в пластиковое кресло на открытой веранде, где стоит буквально три стола, и придвигаю к себе стеклянную пепельницу.

Запрокидываю голову и выдыхаю дым в звездное небо.

Наступает такая тишина, что, кажется, ее можно потрогать руками. Убеждаю себя, что это всего лишь дикое наваждение, приуроченное к тем выстрелам. Моя странная тяга к этой девчонке — всего лишь результат сильной стрессовой ситуации, не больше.

Окончательно убедив себя в этом, поднимаюсь и захожу в темный коридор. Включаю фонарик на телефоне, чтобы отпереть дверь, не сразу понимая, что она и так открыта. Толкаю и замираю.

Глупость сидит на кровати и ревет белугой.

— Чего опять?

Скидываю кроссовки и хлопаю дверью. Ника вздрагивает, поднимает на меня заплаканные глаза и, качнув головой, начинает выть еще громче.

17.2

— Ты издеваешься?

Чем громче я на нее ору, тем сильнее она рыдает. Уши закладывает от этого воя. Я злюсь. Ненавижу слезы. Сегодня они не проходят фоном, а мне бы очень этого хотелось.

— Ты можешь нормально сказать?!

Меня злит происходящее. Бесят ее причитания. Сама она жутко раздражает, настолько, что хочется хорошенько ее встряхнуть, чтобы заткнулась.

Но это лишь верхушка сраного айсберга. Стоит копнуть глубже, и ты сразу почувствуешь всплеск какого-то больного, несвойственного тебе волнения. Дикого страха за эту странную девчонку.

Что еще у нее могло случиться?

Глупость трет лицо и начинает икать. Слова, что из нее вылетают, получаются непонятными.

— Очень доходчиво, — кривлю губы и сажусь с ней рядом. — Ну?

— Я домой позвонила, — шмыгает носом, проговаривая свои объяснения четче.

— Не со своего телефона, надеюсь?

— Нет.

— Отлично, хоть на что-то у тебя ума хватило.

— Ты обещал! — она снова взрывается слезливым воплем и лупит меня кулаком в плечо.

— Поаккуратней, — ловлю ее запястье.

— Обещал без оскорблений, Ян.

— Это и не было оскорблением. Прямая констатация факта, — откидываюсь затылком к стене. — И что там?

— Бабушка… Бабушка сказала…

Все ее слова снова смываются от рыданий.

Самое время сейчас словить дзен и просто дождаться, когда ее истерика закончится. Именно так я и делаю.

Выдыхаю и прикрываю глаза, стараясь пропускать ее всхлипы фоном. На пятой минуте, правда, от этой способности не остается и следа.

Резко подаюсь к Малининой и встряхиваю ее за плечи, как и хотел изначально.

— Перестань выть, — шиплю на нее, практически задевая губами щеку, — хватит, — снова встряхиваю.

Ника замирает в моих руках. Ее тело становится податливым.

Эта странная близость ломает какие-то грани души. Потому что я и сам превращаюсь в ледяную статую. Удерживаю ее в своих руках, лишь немного ослабляя хват пальцев, чтобы не оставить на ней синяков.

— Что она сказала? — Дыхание перехватывает, сам не замечаю, как перехожу на шепот. В комнате темно. Видны лишь силуэты. Сегодня я даже не вижу блеска ее глаз. — Ника?

— Она сказала, что нужно было позволить моей матери сделать аборт, Ян.

Ника замолкает. А я впервые в жизни не нахожусь с ответом. В голове промелькивает блеклое желание сострить, но оно не первостепенно. Я не хочу причинять ей боль. Больше не хочу.

Лишь чувствую, что в глубине души на меня накатывает желание ее утешить. Пугающее желание ее поддержать. Обнять. Дать понять, что она не одна.

Это снова повторяется, как и тогда, у машины, после того как я смог отбить ее у тех козлов. Тогда меня ломало от непонятных, еще едва проглядывающихся желаний ее успокоить. Они были так близко, но я уверенно отмахнул их в сторону, сейчас же у меня не выходит сделать это вновь.

Не получается.

В комнате нет часов, но я слышу отсчет секундной стрелки. Они тикает в такт ударам моего сердца, словно начиная какой-то отсчет.

— У нее маразм, — хмурюсь. — Прости, но я не особо умею поддерживать, — проговариваю свою правду.

Я действительно не умею. Единственное, на что хватает сообразительности, это взять Нику за руку. Перебираю ее тонкие пальцы своими и часто дышу, устроившись напротив.

Ника до сих пор не шевелится, и тогда я прикасаюсь к ее губам своими. Секунда. Две.

Ничего не происходит, а потом она мягко отстраняется. Качает головой, по-прежнему не издав и звука.

Мои руки тут же опускаются ей на талию в какой-то уродливой и жалкой попытке удержать. Я абсолютно не отдаю себе отчета в происходящем. Просто делаю так, как чувствую. Вот и все.

— Не нужно. — Ника перехватывает мои ладони и сводит их вместе. Позволяю ей это сделать. — Я в порядке. И ты, ты не должен…

Короткая фраза застревает в сознании назойливым эхом. Чувство гадливости вырастает тысячекратно. Словно она сейчас побрезговала моей поддержкой и всем происходящим.

— Не должен что? — с губ срывается злобный смешок.

Я злюсь на нее за то, что она оттолкнула мою руку помощи. Так сильно злюсь, что перестаю себя контролировать. Резко поднимаюсь на ноги, лишая ее опоры. Она ойкает и заваливается на кровать. Мне плевать, как это выглядит со стороны.

— Дура, — выплевываю, надевая кроссовки.

Меня заносит в собственных мыслях, где я на полном серьезе хочу оставить ее здесь и просто свалить. Один. В свою привычную жизнь, где нет забот и идиоток, что не могут выживать самостоятельно.

С ее уровнем удачи уже завтра она попадет в новости на центральном телеканале с историей о том, как ее чуть не убили.

— Ян, — ее жалобный голос срывает остатки спокойствия.

— Отвали.

— Постой, я…

Ее пальцы цепляются за мое плечо. Стряхиваю, решительно направляясь к двери.

— Да постой же ты! — она кричит. Неужели голос прорезался? Это что-то новенькое. — Не должен притворяться, что тебе есть до меня дело, — она сглатывает. — Это только мои проблемы.

— Тогда нехрен было выть на всю округу.

— Я не думала, что ты вернешься сегодня. Думала, что к утру меня отпустит, и все будет хорошо.

— Ну вот и успокаивайся, — тянусь к ручке двери.

— Спасибо.

Она стоит слишком близко. Я чувствую ее тепло. Мы практически касаемся друг друга.

— Даже если ты притворялся и это неправда, все равно спасибо.

Ника привстает на носочки и обнимает меня за шею.

Замираю. Не просто замираю, у меня будто всю опорно-двигательную систему вырубило. Не могу пошевелиться. Даже дышу через раз.

— Никто не узнает, — шепчет мне на ухо. — Ты сам сказал, что никто не узнает.

Ее нос утыкается мне в щеку. Горячее дыхание обжигает.

Чувствую дрожь в пальцах и, кажется, прилагаю слишком много усилий, чтобы поднять руку. Коснуться Никиной спины, а потом наконец-то выдохнуть.

— Помнишь? — она все еще шепчет и только крепче ко мне жмется.

Киваю.

Наверное, впервые борюсь с нерешительностью, прежде чем дотронуться до девчонки.

Трогаю кончиками пальцев ее затылок, медленно зарываясь в волосы. Закрываю глаза, прижимаясь щекой к ее виску, и сильнее стискиваю свои руки на ее теле.

Ника делает то же самое. Обнимает в ответ. Мы молчим.

Может, это глупо, но я не могу отпустить ее. Теперь не могу.

Глава 18

Вечер.

Мои бедра покачиваются в такт музыке. Мы совершенно случайно попали на чью-то пляжную вечеринку. Вокруг много людей. Улыбок. И только Ян сидит затворником в стороне ото всех. У него в руках стаканчик, но за весь вечер я не заметила, чтобы он хоть раз к нему притронулся.

Я снова ловлю на себе взгляд карих глаз и резко отворачиваюсь. Со стороны кажется, что я просто танцую, на самом же деле сбегаю от реальности. Потому что он делает это не первый раз. Смотрит так, что сердце замирает. Щеки обдает уже привычным жаром, они краснеют.