Филлис Уитни - Бирюзовая маска
Гэвин открыл стеклянную дверь, и мы зашли в магазин. Здание было старое, и у меня сразу возникло ощущение большого пространства: высокие потолки, терявшиеся в сумраке, блестящие прилавки и полки на стенах, вдоль длинных проходов до конца магазина, — все было устроено таким образом, чтобы привлечь взоры и искушать тех, кто в состоянии оценить прекрасное и неординарное.
Солнечный свет проникал лишь на небольшое расстояние от окон, и огромное помещение освещалось искусственным светом. Внутри медленно двигались посетители, а женщины за прилавками обслуживали покупателей с торжественной любезностью. Тишина, оставлявшая за дверью шум транспорта, придавала магазину ауру сдержанного достоинства и вызывала почти благоговение. В этом месте не потерпели бы шумного веселья, так же как неуместно оно было бы в музее. Очевидно, Хуан намеренно превратил «Кордову» в храм, где были выставлены редкости, перед которыми он преклонялся. Эффект показался мне несколько угнетающим, и мне почему-то захотелось ему противостоять, вести себя иначе.
— Здесь когда-нибудь смеются? — спросила я Гэвина.
Он, конечно же, ждал моей первой реакции, и она его удивила. Он медленно улыбнулся.
— Значит, в конце концов, ты не собираешься робеть?
Я остановилась перед старинным испанским шкафчиком с дверцами, обильно украшенными резьбой, и ручками из кованого железа. На шкафчике стояла медная чаша из Гуаны и несколько резных подносов и шкатулок из редких пород парагвайских деревьев. На всех вещах были наклеены маленькие таблички.
— Я, конечно, восхищаюсь всеми этими прекрасными изделиями, — сказала я, — но я не могу забыть того, что сказала Элеанора — что «Кордову» всегда ставят над людьми, с ней связанными. Поэтому теперь, когда я здесь, у меня появилось чувство противоречия по отношению к… к ее всепоглощающему совершенству.
Гэвин протянул руку и дотронулся до поверхности утонченно декорированной чаши.
— Человек, который ее делал, умел смеяться. Он был близок к земле, может, невежествен по нашим меркам, но он мог своими руками создавать прекрасное. Хуан ничего не знает об этом человеке. Он всегда интересовался результатом, а не исполнителем, кроме тех случаев, когда художника можно было использовать еще. Может, для туриста это нормально.
— Но вы заинтересованы в художнике, а не только в его искусстве?
— Да, может потому, что я много путешествовал и познакомился с некоторыми из тех, кто продает нам свою работу. Для меня они неотделимы от своих произведений, потому что они — художники, работающие сейчас. За большей частью наших экспонатов стоят мужчины и женщины, живущие в Испании и Мексике, или в Латинской Америке. Я познакомился с семьями некоторых из них и узнал многое об их способностях и талантах. Когда мой отец ради Хуана выезжал за границу, он всегда разыскивал источники, непосредственных исполнителей вместо каких-нибудь посредников. Я делаю то же самое. Прикладное искусство — это живое искусство.
Он высоко держал голову с копной густых светлых волос, зачесанных назад, так что ему было видно все вокруг, а его серые глаза видели больше, чем просто предметы, куда бы он ни смотрел. Мне понравилось его пояснение, и мое чувство противоречия утихло.
Мы пошли дальше мимо коврика с рисунком качина в коричневых, белых и черных тонах, повешенного на стену, и я остановилась у мексиканского зеркала в виде солнца с лучами и посмотрела в него на Гэвина. Впервые с тех пор, как я с ним познакомилась, он мне показался живым и заинтересованным, лишенным своего обычного отсутствующе-настороженного вида. Было интересно видеть, как потеплели и засияли его глаза, когда он заговорил о вещах, для него важных. Может быть, теперь это был тот человек, которого я почувствовала в первый момент нашего знакомства, когда ощутила захватывающее дух влечение к нему, от которого так и не смогла до конца освободиться.
— Вы и дедушка ссоритесь из-за магазина? — спросила я.
В ту же секунду он снова был настороже.
— Я работаю для твоего дедушки, — коротко ответил он и перешел к столику, на котором был выставлен замысловатый канделябр из кованого железа, вокруг которого расположились изделия из индейской керамики. У стены стояли прислоненные к ней резные двери с испанским колониальным рисунком, такие, какие я уже видела у Кордова и Стюартов.
— Такие двери делают в городе, — сказал Гэвин. — Их везде знают как двери из Санта-Фе.
Он опять был гидом, чью роль ему поручил Хуан, и я опять потеряла слабую связь с ним. Я могла только следовать за ним в то время, как он свернул в другой проход и остановился у шкафа со стеклянными дверцами. Табличка поясняла, что это вещи доколумбовой эпохи и их передали магазину для выставки. Там были кусочки камня, фрагменты керамики и украшения старинных зданий. Здесь же экспонировалась каменная голова с резкими, гипертрофированными чертами, сломанная у шеи, но в остальном целая.
— Это та самая голова, которая исчезала? — спросила я.
— Да, та самая, которую я предположительно украл.
— Зачем было нужно кому-то навести на вас подозрение?
Он бросил на меня отсутствующий взгляд.
— Вряд ли это вас касается.
Меня захлестнула волна негодования, и я решила, что не позволю себя запугивать также и Гэвину Бранду.
— Мне кажется, дедушка считает, что меня касается все, что имеет отношение к «Кордове».
— Почему?
— Наверное, потому что я — член семьи и должна все знать. А почему же еще? Конечно, дедушка не верит, что эту голову выкрали, не так ли?
— Но ее выкрали. Кто-то взял голову из этого запертого шкафа. Кто-то, у кого есть доступ к ключу, хранящемуся в магазине.
Он отошел, безразличный к тому, верю я ему или нет, и продолжил экскурсию по первому этажу. Время от времени он останавливался и давал пояснения в нескольких словах или показывал мне какой-нибудь предмет с обожанием, которое чувствовалось несмотря на его равнодушие к экскурсанту. Его отношение ко мне не нравилось мне все больше. Он воздвиг между нами столько преград, что мое желание прорваться сквозь них очевидно было бессмысленным. И, однако, я не хотела принимать это как свое окончательное поражение.
Мы дошли до конца магазина, где в углу были выставлены изделия из соломки. Воздух был насыщен сильным запахом трав. Здесь никого не было, и когда Гэвин собрался идти дальше, я остановила его.
— Пожалуйста, позвольте мне извиниться за те смешные слова, которые я сказала при нашем знакомстве. Это было глупо, и я бы хотела, чтобы вы их забыли.
Он хотя бы посмотрел на меня на этот раз, правда с некоторым удивленинм.
— Я уже все забыл. Для меня это неважно.
