Алессандро Д'Авения - Белая как молоко, красная как кровь
И оставляет меня отупевшим олухом. Уходит, смотрю ему вслед. Плечи у него не широкие, но крепкие. Плечи отца. Хочется догнать Мечтателя и спросить, кто этот его друг, — но потом вдруг понимаю, что некоторые вещи лучше не знать… У меня красные от слёз глаза, я совершенно без сил, опустошён, и всё же я самый счастливый шестнадцатилетний парень на всей планете, потому что у меня есть надежда. Я могу что-то сделать, чтобы вернуть себе всё — Беатриче, Сильвию, друзей, школу… Иногда достаточно одного слова человека, который верит в тебя, чтобы возвратить тебя миру. Громко пою, не знаю что. Люди, идущие навстречу, принимают меня за сумасшедшего, но мне наплевать, и когда кто-то проходит рядом, пою ещё громче, чтобы и прохожий порадовался вместе со мной.
Возвращаюсь домой, вовсю распевая, со следами слёз на лице. Мама выразительно смотрит на папу, который качает головой и вздыхает. Ну почему родители считают, что с нами всё в порядке, только когда мы кажемся нормальными.
Прежде всего: Сильвия. Но этот роз отправлюсь к ней без этих чёртовых эсэмэсок, явлюсь лично, и пусть увидит, что написано на моей физиономии: «Бедолага я, бедолага, прости меня».
Делаю то, чего не делал ещё никогда, — покупаю ей букет цветов. Мне неловко стоять у цветочного киоска и выбирать, потому что ничего не понимаю в цветах. В конце концов выбираю розы. Нечётное число, хотя бы это знаю — читал в одном из маминых журналов. Покупаю три белые розы (единственное исключение из страха перед всем белым) и отправляюсь к Сильвии домой. Звоню по домофону. Её мать, возможно ничего не зная, открывает мне. Слава богу, пока всё идёт нормально. Поднимаюсь.
Вхожу в комнату Сильвии; она слушает музыку в наушниках и не слышит, что я вошёл. Поднимает голову и обнаруживает три белых глаза, которые уставились на неё и просят прощения. Она растеряна. Снимает наушники и строго смотрит на меня, потом нюхает розы. Когда снова поднимает на меня свои голубые глаза, они улыбаются. Она обнимает меня и целует в щёку. Не формально, как обычно при встрече. Этот поцелуй чуть дольше и чуть горячее обычного. Я сразу это почувствовал. Она не произносит ни слова. А я говорю только одно:
— Прости.
И нисколько не рискую, что T9 превратит это слово в «боюсь», хотя на самом деле чуть-чуть побаиваюсь. Но Сильвия любит меня, а когда кто-то любит тебя, то «прости» никак не может превратиться в «боюсь».
Я счастлив, так счастлив, что белые розы кажутся мне почти что красными, как те, в «Алисе в стране чудес». «Окрасим их в красный цвет, окрасим их в красный цвет…» — пою про себя, как ребёнок, который ныряет в бассейн с шоколадной пастой «Нутелла».
Недавно сняли с руки гипс, но мне кажется, что осталась загипсованной голова… не работает. Поэтому готовлю уроки вместе с Сильвией. Только она способна помочь мне наверстать пропущенное. Не хотелось бы портить лето дополнительными занятиями. С Сильвией я всё могу. Я счастлив. Но когда думаю о Беатриче, по-прежнему теряюсь.
В который уже раз вернув меня из заоблачных высот на землю, Сильвия встаёт и достаёт что-то из тетради, которую хранит в своей комнате, — из дневника, куда девчонки записывают что-то своё.
В этом они лучше нас, по крайней мере Сильвия уж точно лучше меня, потому что девчонки записывают в свои дневники разные важные мысли. Всегда записывают, если узнают или открывают что-то интересное, так что могут потом в любой момент перечитать и вспомнить.
У меня тоже есть уйма всякого важного и нужного, что хотелось бы запомнить, но я никогда ничего не записываю — просто лень. А потом забываю и без конца повторяю одни и те же ошибки. И все потому, что неохота садиться за стол и приклеиваться задницей к стулу. Вот это и значит — иметь способности, но не использовать их. Иметь задницу и никогда не садится на неё, хотя для этого она, наверное, и существует… Если бы я записал всё, что узнал и открыл для себя, кто знает, сколько всего не пришлось бы мне учить заново. Думаю, не просто дневник получился бы, а целый роман. Пожалуй, я не прочь стать писателем, только не знаю, с чего начать, потому что никак не могу придумать сюжет. У Сильвии, во всяком случае, есть такой дневник, который помогает ей запомнить что нужно. Из него-то она и достаёт сложенный лист.
— Вот черновик того письма, которое мы написали Беатриче.
Душа моя трепещет от радости. Словно по волшебству все те кусочки бумаги, которые из-за моей злости и подлости унесла река, оказываются передо мной, восстановленные волшебством Сильвии, которая сберегла эти слова.
— Почему ты сохранила это?
Сильвия отвечает не сразу, теребит край листа, словно ласкает. Потом, не глядя на меня, тихо говорит, что ей нравились эти слова, нравилось перечитывать их и хотелось бы, чтобы когда-нибудь её парень написал ей такие же красивые. Сильвия заглядывает в мои глаза, и я впервые вижу её.
Существуют два способа смотреть на человека. Первый — это когда смотришь просто в лицо. Другой — когда смотришь только в глаза, словно они — лицо. И когда смотришь так, становится страшно. Потому что глаза — это жизнь в миниатюре. Белая склера — пустота, в которой плавает жизнь; цветная радужка — непредсказуемое разнообразие жизни; а в чёрном зрачке, который всё поглощает, тонешь, словно в тёмном бездонном колодце. Вот в него-то я и нырнул, так глядя на Сильвию, окунулся в океан её жизни и, оказавшись там, впустил и её в свою жизнь — в мои глаза. Но я не выдержал её взгляда. А Сильвия выдержала.
— Если хочешь, перепишем, и отнесёшь Беатриче. А хочешь, пойдём вместе?
Сильвия прочитала мои мысли.
— Только так и не иначе, — отвечаю, расплывшись в улыбке до ушей.
Потом мы стали заниматься, а когда Сильвия что-то объясняет тебе, всё становится куда проще — жизнь становится понятнее.
Мечтатель вызвал меня отвечать урок. Я готовился к нему вместе с Сильвией. Все ожидали, что после той стычки, какая случилась у нас недавно, сейчас состоится смертельная дуэль, но никто, кроме Сильвии, не знает про мороженое и миллион кубических литров слёз. Всё будет хорошо. Мы ведь теперь друзья с Мечтателем. Однако он задаёт мне труднейшие вопросы, я смотрю на него в упор и говорю:
— Но про это ничего нет в учебнике.
Он, нисколько не смутившись, заявляет:
— Ну и что?
Не знаю, что и сказать. Мечтатель серьёзно смотрит на меня и потом говорит, что считал меня умнее, а я — обыкновенный зубрила, который заучивает уроки от «А» и до «Я» и теряется при первом же необычном вопросе.
— Важные ответы написаны в книгах между строк, и ты должен уметь читать их!
Ну и дерьмо же ты, Мечтатель, и охота тебе отравлять мне жизнь? Хочешь показать, будто знаешь всё на свете, какой ты умный? А мне наплевать, что ты там знаешь и какой ты умный. Это твои проблемы, и меня не касаются. А теперь перестань морочить мне голову своей вселенской болтовнёй и спрашивай, как всех остальных. Я уже готов послать его куда подальше и сесть на своё место, как вдруг он спрашивает:
