Маргарет Уэй - ПОЙМАТЬ ЖАР–ПТИЦУ
Она не могла выносить его гнева, вспышек его раненой гордости.
— Скотт, не говори так!
В отчаянии она прильнула к нему.
— Я уеду, завтра же уеду. Ты этого хочешь?
Скотт хрипло засмеялся.
— Вся чертовщина в том, что это не поможет! — Опустив глаза, он увидел ее страдальческое лицо. — Иди ко мне. — Он поднял руку, чтобы Алекс могла устроиться поближе к нему. Так давно они не были вместе! Целую вечность. Или это было вчера? — Ты снова сбежишь, как только сможешь. Вернешься к своей карьере. Со мной ты только притворялась.
— Нет!
Рука, игравшая ее волосами, вдруг напряглась. Скотт обмотал вокруг ладони длинную блестящую прядь.
— Что, если я сделаю тебе ребенка? — спросил он глухим голосом. — Поймаю тебя в ту же ловушку, в какую женщины ловят мужчин? Я хочу ребенка — нашего ребенка. Все равно, мальчика или девочку. Чтобы он был частью тебя и частью меня. Тогда уж тебе от меня никуда не деться.
— А как же Валери?
— Брось, Алекс, — протянул Скотт и снова принялся гладить ее волосы. — Валери может дать мне только секс. Черт возьми, она мне даже не нравится.
— Но ты ее используешь.
— Использую, — согласился он хмуро, — а она использует меня. Валери не любит меня. Она из тех, кто постоянно карабкается вверх.
— Значит, ты не женишься на ней?
Скотт пожал плечами.
— Может быть, это был бы выход.
— А ты не хочешь рассказать ей о своих сомнениях?
— Это я и собираюсь сделать, только тебя, Алекс, это абсолютно не касается. Думаю, она не очень удивится. Хотя я не особенно разбираюсь в женщинах. Я сделал свой выбор — и что из этого вышло?
— Я люблю тебя, Скотт! — Алекс судорожно вцепилась в его руку. Боже, как я люблю тебя!
— Ты предлагаешь мне свое тело?
— Если хочешь.
— О да, хочу! — Он свирепо засмеялся. — Только я не стану ловить тебя — это не мой стиль. Сейчас безопасное время или нет?
— Раньше мы никогда не думали об этом.
— Ненормальные были, — отозвался он угрюмо. — Я–то наверняка был не в себе. Ты меня опутала своими чарами, Алекс.
— Это не просто чары. Я хочу тебя, Скотт. — Она знала, что более глубокого чувства он от нее не примет. — Можешь ни о чем не беспокоиться.
В его глазах промелькнула вспышка боли и гнева.
— Что, ты постоянно пользуешься контрацептивами?
— Нет, но я знаю свое тело.
— Когда–то и я его знал, — сказал он почти грустно. — Я любил тебя и телом, и душой. Ты была плоть от плоти моей.
Он поднял ее над собой и, держа на вытянутых руках, смотрел в ее мерцающие глаза.
— Надеюсь, ты не ждешь, что я буду обращаться с тобой бережно.
— А когда это бывало? — спросила она дерзко. Вся кровь у нее пела.
— Я старался, Бог свидетель. — С глубоким вздохом Скотт опустил ее на себя, упиваясь блаженным ощущением ее веса, ее нежным теплом. — Алекс, мучение мое…
Это не сон. Все происходит с ним на самом деле. Он поймал ее губы, прижал к себе ее голову. Способна ли женщина понять неумолимую силу мужской страсти, эту первобытную потребность познать тело одной–единственной женщины, обладать им? Иногда это желание становится непреодолимым, сметая все на своем пути… вот как сейчас.
— Давай–ка выбросим вот это. — Он уложил ее на спину, стащил с нее халат и швырнул на край массивной кровати с пологом, откуда тот плавно соскользнул на персидский ковер.
За халатом последовала ночная рубашка, обнажив прелестное тело женщины, словно созданное для любви. В слабом свете лампы кожа ее светилась мягким жемчужным сиянием.
— Какая ты хрупкая, Алекс, — пробормотал он.
Без одежды она казалась особенно беззащитной.
— Совсем я не хрупкая! — Она почти испугалась, что он отступит.
— Значит, так восхитительно выглядишь… — Он пожирал ее взглядом. — Сам не понимаю, не спятил ли я…
— Ты просто человек, — выдохнула она, вся дрожа, словно ее кожу щекотали тысячи легчайших перышек. — Желать меня — не самое худшее, что может случиться в жизни, Скотт.
Его рука принялась ласкать ее чувственно и жадно и все–таки нежно, переходя от плеча к груди, а сам он пристально следил за конвульсивными движениями се тела. Какая у нее тонкая талия; наверное, он мог бы обхватить ее ладонями. Стройные бедра, атласная кожа…
Алекс потянулась к нему, торопливо начала расстегивать его рубашку, оторвав при этом пуговицу. Он едва дышал и все–таки отстранился от нее, поднялся на ноги.
— Скотт!
Голос выдал ее — напряженный, чуть–чуть испуганный.
— Время выбираю я, моя радость. — Он уже сорвал с себя рубашку, расстегнул молнию на джинсах, оставшись в одних темно–синих плавках.
Его тело поражало скульптурной красотой. Алекс не могла оторвать от него глаз. Его мощь еще более усилила ощущение, что без него она не живет по–настоящему.
Он снова склонился к ней, глядя в ее затуманенные золотистые глаза. Алекс — средоточие его жизни. Как она желанна ему даже сейчас! Но ведь красота и опасность только усиливают страсть.
Горькая истина.
Что бы ни случилось, ее тело вспомнит его, узнает своего господина и повелителя. Она бросила его, ушла и не оглянулась назад. Но сейчас в нем пылает прежний пожар, который годы так и не сумели загасить. Ее аромат витает в воздухе, словно благоухание какого–то экзотического цветка, опьяняя и подчиняя.
Он медленно, обдуманно доводил ее до безумия своими ласками, наслаждаясь звуком ее прерывистого дыхания, невольной дрожью ее тела всякий раз, как касался чувствительных мест.
— Я умру, если ты не придешь ко мне, — простонала она.
Скотт не ответил. Она не умрет. Хрупкая Алекс на самом деле очень сильная. Он сдерживал бешеный бег своей собственной крови, хотя это давалось ему ценой невероятных усилий.
И вдруг она заплакала. Тихо, почти неслышно. Настоящими слезами.
Почему? Бог свидетель, она сама отказалась от него.
Он не мог спокойно смотреть на это.
— Алекс, не надо! — Он снял языком блестящую слезинку.
— Не отвергай меня, Скотт. Я этого не вынесу.
Ее чудные губы вздрагивали. Голос звучал так беспомощно…
Остатки самообладания покинули его. Ликуя, он подсунул руку ей под спину, приподнял ее, притянул к себе, и они начали пламенный танец любви, наконец соединивший их. Все эти дни, месяцы, годы… Разве от настоящей любви можно убежать? Невозможно, как нельзя убежать от самого себя.
Он хотел сказать ей о том, что любит ее, что без нее его жизнь пуста и безрадостна, но проклятая гордость все еще держала его в своих тисках. Он только поцеловал ее, крепко, грубо, до обморочного восторга. Огромная волна подхватила его и понесла и обрушила в бездну, бездну сказочного блаженства.
Ничто не может с этим сравниться. Ничто на свете.
