Анна Яковлева - Besame mucho, клуша!
В середине ночи обнаружилось, что у Леры в холодильнике, кроме коньяка и морковных котлет, купленных на случай, если она доживет до утра, ничего нет.
Превратности судьбы — котлеты не дожили до утра, а Леру, хоть и с натяжкой, можно было признать живой.
— А что-нибудь еще можно? — жалобно спросил Василий, уписав четвертую жертвенную котлетку. — Что-нибудь типа яичницы.
— Холестерин в четвертом часу ночи? — выкатила глаза Лера.
— Странно. Ты не выглядишь человеком, который ест только морковку. — Для полового гиганта Крутов был чересчур сообразительным. С Лериной точки зрения, некоторое отупение после двукратного соития выглядело бы предпочтительнее.
— Могу предложить гречку или овсяную кашу, — оправдывалась горе-кулинар.
Ужасная правда состояла в том, что в доме не было даже хлеба, не говоря уже о яйцах, и Лере ничего не оставалось, как прикинуться принципиальной противницей яичницы, как и многого другого.
— Любовная лодка разбилась о быт, — с преувеличенной грустью констатировал Крутов.
Лера потрогала разгоряченные щеки:
— Уже? Так быстро?
— Если б я знал, что ты будешь морить меня голодом, я бы не поддался слабости.
— Значит, ты поддался слабости? — всматриваясь в точку на потолке, осторожно уточнила Лера.
Такие, как Крутов, не станут потакать слабости, такие, как Крутов, со слабостью расправляются самым безжалостным образом, вырывают с корнем, как сорняк. Уже завтра или даже сегодня Василий забудет ее — проходной вариант, случайно подвернувшийся и скуки ради оприходованный.
— Слышу по голосу, сейчас ты из меня слепишь бабника и записного ходока. А я только за яичницу и кусок колбаски оказываю услуги одиноким дамам. Честно-честно.
— Я так и думала. — Лера замахнулась подушкой, но Крутов перехватил снаряд.
Борьба зашла в тупик.
— Интересно, о чем ты сейчас думала? — Василий незаметно потянул одеяло, скрывающее прелестницу, но сдернуть не успел.
Лера вовремя раскрыла обман, свободной рукой успела вцепиться в край и натянула одеяло до подбородка.
— Думаю, что ты корыстный тип. Ладно, так и быть, я пойду в «24 часа» и куплю яиц.
Теперь уже Василий, не скрываясь, тянул одеяло на себя. Лера не отпускала свой конец, но покров вероломно сползал, обнажая шею, затем плечи и ключицы, вот уже показались полушария грудей. Лера попыталась закрепить позиции, но в решающий момент ветхий мамин пододеяльник предательски затрещал, отвоеванный край пришлось выпустить, и Лера с визгом заслонилась подвернувшейся подушкой.
Подушка подвернулась маленькая, прикрыться удалось лишь частично.
— Конечно, — взгляд Крутова жадно впитывал беззащитную Леру, — как только вижу такую вот женщину, с такой вот грудью, с такими плечами, шейкой, животиком, попкой и такими ножками — так и просыпается корысть. Она в области паха располагается, да?
— Болтун. Выбирай — я или яичница.
— Это будет трудный выбор. Яичница не может являться объектом сексуального домогательства, — с важным видом сообщил Крутов, — так что я делаю выбор в твою пользу. — Василий попытался вытащить подушку из объятий Леры.
— А кто приготовит яичницу? — Лера сложилась пополам и накрыла подушку собой.
— Ты.
— Как же я приготовлю, если ты мне мешаешь?
— Я? — непритворно удивился Крутов. — Как же это я тебе мешаю?
— Верни одеяло.
— Странная зависимость. Первый раз слышу. Неужели такой рецепт? Как называется? Яичница под одеялом?
— Под одеялом я дойду до шкафа и возьму одежду, — смеясь, объяснила Лера.
— А без одеяла слабо?
Рука нырнула под подушку. Лера охнула и закрыла глаза.
— Не будет тебе никакой яичницы, — прошептала она, млея.
Ясно, что если они продолжат в том же духе, то умрут от истощения.
— Вась, а долго так может человек? Люди. Я имею в виду — партнеры, — с трудом выпуталась из словесной ловушки Лера. Жизнь сделала крутой вираж, но кто знает, что таится за следующим поворотом.
— Может, и не бесконечно, но очень долго. — Василий скроил потешную физиономию. — Оч-чень, оч-чень, оч-чень долго. Собственно, мы будем заниматься любовью почти без отдыха до ста лет.
— Твоих ста или моих? — У Леры перехватило дыхание: этот мужчина сказал «мы». «Мы, мы, мы», — покатилось эхом по организму.
— Твоих, — благодушничал Крутов, — две мумии сливаются в экстазе — что может быть прекрасней.
— Извращенец! — прыснула Лера.
— Иди ко мне.
— Вась, я тоже есть хочу. — В подтверждение этих слов в животе у Леры заурчало.
— Закажем пиццу, — решил проблему Крутов. — А пока иди сюда.
На кромке сознания возник смутно знакомый образ. Лера всмотрелась и вспомнила — муж! То, чем она занимается сейчас, называется измена. Она сделала это. Она изменила Казимиру. И это оказалось сладостнее, чем она могла вообразить.
В постели с Крутовым Лера избавилась от иллюзий: она-то думала, что Казимир — сексуальный бог, лучший из лучших. Оказалось, что сексуальным богом Казимира сделала Лерина неискушенность.
В ладонях Крутова, чутких, как у режиссера, Лерино тело пело как небольшой оркестр.
Сольную партию несмело начала скрипка, вот осторожно вступило фортепьяно, а вот гобой, он повторяет тему скрипки, но не совсем… не совсем. Чарующие звуки сливаются в многоголосье, сплетаются в узор и рассыпаются, открывая неведомое, — так рождается новая вселенная. И так три раза подряд. Три вселенных за одну ночь.
Может, она какая-то извращенка? Конечно, так не бывает у приличных женщин, только у нимфоманок. От внезапной догадки Лера заплакала.
— Что, Лерочка, что? — подскочил Крутов.
— Я уродка, да? У меня какое-то отклонение?
— Что ты?! Какая же ты уродка, — утешил Василий, — ты только маленькое чучелко.
— Трепло.
— Да это все остальные в сравнении с тобой — уроды, а ты потрясающая, ты самая восхитительная, ты… — зашептал жарким шепотом Василий, — ты мечта, а не женщина. Думаю, ты заслуживаешь всего самого лучшего.
Лера провела пальцем по литым мышцам груди с темным островком волос между коричневыми сосками — все в точности как она представляла:
— Ты и есть — лучшее. И я сильно сомневаюсь, что заслуживаю тебя.
— Знаешь, я тоже не уверен, что заслужил такую женщину. Мы оба не уверены. Минус на минус дает плюс, — блеснул знаниями Василий, — значит, так и запишем: мы оба друг друга заслужили.
— Где запишем? — улыбнулась Лера.
— На скрижалях истории, где ж еще.
— Не-ет, — протянула Лера, — хочу в постановлении Заксобрания.
— Так это они и есть скрижали истории.
