Лайонел Шрайвер - Цена нелюбви
— Он прекрасен, — пробормотала я, воспользовавшись репликой из телесериала.
— Можно мне его подержать? — застенчиво спросил ты.
Я передала тебе ребенка. Хотя на моей груди новорожденный Кевин жалобно корчился, он положил ручонку на твою шею, как будто нашел своего истинного защитника. Я посмотрела на твое лицо. Ты закрыл глаза, прижавшись щекой к нашему новорожденному сыну. И пусть это не прозвучит слишком легкомысленно: вот твой ножик для чистки картошки. Это казалось такой несправедливостью. Ты явно задыхался от счастливого изумления, не требовавшего никакого словесного выражения. Как будто ты лизал мороженое в сладком рожке, которым не собирался делиться.
Я села. Ты неохотно вернул мне Кевина, и он тут же заскулил. Я держала младенца, все еще отказывающегося сосать, и на меня снова нахлынуло чувство, испытанное в тот десятый день рождения: вот мы в комнате, и нам не о чем говорить и нечего делать. Минуты тянулись, Кевин вяло подвывал и время от времени
раздраженно дергался. Во мне впервые зашевелилось то, что теперь я с ужасом могу назвать только скукой. О, пожалуйста, не возражай. Я знаю, что говорю. Я была истощена. Я рожала тридцать семь часов, и смешно было думать, что я способна на что-то, кроме оцепенения. Вряд ли можно было ожидать фейерверка; в конце концов это просто ребенок. Ты подстрекал меня вспомнить ту глупую историю, что я рассказывала тебе о своем первом студенческом путешествии за границу. Выйдя из самолета в Мадриде, я была смутно разочарована тем, что в Испании тоже есть деревья. «Ну конечно же в Испании есть деревья!» — подсмеивался ты. Я смутилась. Конечно, я понимала, что там есть деревья, но небо и все остальное, и люди вокруг... ну, это просто не казалось другим. Потом ТЫ подшучивал, что мои ожидания всегда абсурдно преувеличены, что сама моя жажда экзотики разрушительна, ведь, как только я получала желаемое сверхъестественное, оно присоединялось к этому миру и уже не считалось.
Кроме того, успокаивал ты, материнство не случается в одно мгновение. Ребенок, которого так недавно не было, — факт, настолько приводящий в замешательство, что, возможно, просто
еще не стал для меня реальностью. Я была ошеломлена. Да, да, я была ошеломлена. Я не была бессердечной или дефективной. Кроме того, иногда, когда слишком пристально вглядываешься в себя, изучаешь свои чувства, они ускользают. Я была смущена, И Я слишком сильно старалась. Я довела себя до эмоционального паралича. Разве эти спонтанные излияния высоких чувств не вопрос веры? Значит, моя вера поколебалась. Я позволила подсознательному страху на время победить меня. Просто мне s необходимо было расслабиться и предоставить события их естественному ходу. И, ради бога, хоть немного отдохнуть. Я знаю, ты все это сказал бы мне, потому что я все это сказала себе сама.
Но эти слова не пробили брешь в моем ощущении, что все с самого начала пошло вкривь и вкось, что я не следую программе, Что я, к сожалению, подвела нас и нашего новорожденного ребенка. Что я, откровенно говоря, аномалия.
Пока мне зашивали разрывы, ты снова предложил подержать Кевина. Я понимала, что должна возразить, но не возразила. Освободившись от него, я испытала душераздирающую благодарность. Если хочешь знать правду, пожалуйста. Я была рассержена. Я была испугана. Я стыдилась себя, но и чувствовала себя обманутой. Я хотела свой праздник-сюрприз. Я думала, что, если женщина не в состоянии соответствовать такому событию, она не может рассчитывать ни на что; и с того момента мир взбесился. Распластанная на спине, с раздвинутыми ногами, я поклялась: хотя я выставила интимные части своего тела напоказ всему свету, я ни одному человеческому существу не признаюсь, что деторождение оставило меня равнодушной. У тебя было свое: «Никогда, никогда не говори мне, что ты сожалеешь о нашем ребенке»; теперь у меня было свое. Позже, вспоминая в компании эти моменты, я пользовалась словом «невыразимое». Брайан был отличным отцом. Для этого дня я одолжу нежность у доброго друга.
Ева
18 декабря 2000 г.
Дорогой Франклин,
Сегодня в нашем офисе была рождественская вечеринка — нелегкая задача для шести человек, только-только переставших кидаться друг на друга. У нас мало общего, но я радуюсь нашим дружеским отношениям — не столько задушевной болтовне за Ленчем, сколько ежедневным переговорам об организованных туристических поездках на Багамы. (Иногда, бронируя авиабилеты, я до слез благодарна за свою занятость.) Точно так же успокаивает простая близость теплых тел.
Менеджер проявила необыкновенную доброту, взяв меня на работу. Четверг причинил боль стольким людям в этом районе. Ванда сначала переживала, что многие откажутся от ее услуг, Только чтобы избежать воспоминаний. Однако надо отдать должное нашим соседям: когда клиент узнает, кто я такая, то зачастую просто искренне приветствует меня, а вот персонал разочарован. Вероятно, они надеялись, что близость к знаменитости как-то выделит и их и что я предоставлю им щекочущие нервы темы для разговоров с друзьями. Однако связь наша слишком эфемерна. Большинство моих историй весьма обыкновенно. Только одну историю они хотели бы услышать, но они знали ее до мельчайших подробностей еще до моего появления в офисе.
Вероятно, сама Ванда, широкобедрая, громогласная разведенная женщина, надеялась, что мы быстро подружимся. К концу нашего первого совместного ленча она успела рассказать мне, что у ее бывшего мужа случалась эрекция, когда он смотрел, как она писает, что ей недавно вырезали геморрой и что до тридцати шести лет, когда охранник чуть не поймал ее в «Саксе», она не могла преодолеть желание воровать в магазинах. Я в ответ рассказала, что, прожив полгода в своей игрушечной квартирке, наконец заставила себя купить занавески. Можешь представить ее разочарование, когда она получила такую малость за свои откровения.
Итак, сегодня вечером Ванда приперла меня к стенке около факса. Мол, она не хочет совать нос не в свои дела, но не нужна ли мне «помощь»? Конечно, я поняла, что она имела в виду. Школьный совет средней школы Гладстона предложил всем ученикам бесплатную психологическую помощь, и даже некоторые из набора этого года, в 1999 году не имевшие к школе никакого отношения, заявили, что травмированы, и бросились на кушетку психолога. Я не хотела показаться недружелюбной и не стала честно говорить, что не понимаю, как изложение моих забот чужому человеку может хоть чуточку их облегчить, и что психологическая помощь — логический выход для тех, кто просто воображает себе проблемы. В общем, я объяснила, что мой опыт общения с представителями этой профессии был весьма неудачным, скромно не упомянув тот факт, что неудачи психиатрического лечения моего сына составили заголовки газет от Западного побережья до Восточного. Более того, я сочла неблагоразумным поделиться с ней тем, что до сих пор нахожу единственную «помощь» в письмах к тебе, Франклин. Почему- то я уверена в том, что эти письма не входят в список рекомендуемой терапии, поскольку ты — самая суть того, что мне необходимо «оставить позади», чтобы почувствовать «завершение». А я страшусь подобного сценария.
