Элита (СИ) - Салах Алайна

— Хорошо, — мой тон сухой и нейтральный, как творог из тофу. — Я тебя услышала.

— По поводу ситуации в университете можешь не переживать, — глухо продолжает Леон, глядя мимо моего виска. — Для остальных ты всё ещё находишься под моим покровительством. К тому же многие члены совета к тебе расположены, так что проблем быть не должно.

Мне чудится, что на последней фразе его голос стал жёстче, но это не утешает. В груди тошнотворно ноет, в глазах зудит. Какой же идиот… Они со снежной королевой друг друга стоят: представляю их жизнь в стерильном склепе, секс в миссионерской позе по пятницам и ужины в латексных перчатках. Оба умрут от скуки годам к тридцати. Так им и надо.

— Я тоже думаю, что проблем быть не должно, — чеканю я, до побеления пальцев сжав лямки рюкзака. — Если ты всё сказал, я пойду, а то лекция скоро начнётся.

Не выдержав обращённого на меня взгляда, я разворачиваюсь на пятках и торопливо иду к входной двери. Пальцы колотит мелкой дрожью, губы трясутся. Чёртов октябрь пробрал меня до костей.

Невидящим взглядом уставившись в длинный просвет коридора, я машинально выуживаю из кармана телефон и нахожу номер Петра:

«Привет ещё раз. Если моё участие в статье ещё необходимо — я согласна».

35

Вынырнув из винного шкафа с двумя бутылками мерло, я ловлю на себе взгляд мамы. Выбившаяся прядь волос прилипла к её лбу, между бровей залегла глубокая складка. Вот уже час она начищает приборы перед традиционным пятничным ужином, на котором, к моему прискорбию, сегодня будут присутствовать Морозов-старший вместе со своей льдинкой-дочуркой.

— Долго возишься, Лия. Доставай поскорее соусники. Гости будут через полчаса.

Молча кивнув, я перекладываю посуду на поднос. Внутри тоскливо и пусто, будто какого-то важного органа недостаёт.

Леон, верный своему слову, увеличил расстояние между нами на пять световых лет. За неделю я всего однажды видела его в университете и дважды — из окна комнаты, когда его машина подъезжала к дому. За четыре минувших дня мы не обменялись даже банальным «привет», не говоря о чём-то большем. Так, разумеется, будет лучше: если уж избавляться от нежелательных волос, то делать это рывком, вместо того чтобы дуть на восковую полоску. Но пока всё равно обидно и больно.

— Что с твоим лицом, Лия? — ворчание в мамином голосе смешивается с тревогой.

— Просто устала, — коротко отвечаю я, переставляя соусники в несуществующем порядке.

Опустившись на стул, мама вытирает лоб тыльной стороной ладони:

— В университете опять проблемы?

— Нет, в университете всё в порядке.

На кухне воцаряется молчание. Повздыхав, мама тяжело поднимается, подходит ко мне и неловко похлопывает по плечу.

— Если тебе есть что рассказать — говори. Мы же не чужие друг другу.

Я киваю, прошелестев:

— Да, конечно.

Ком в горле увеличивается, в глазах печёт. Что я ей скажу? Что, кажется, влюбилась в сына хозяина дома, в чью сторону она даже смотреть мне запрещала? Что Леон прекратил общение после того, как мы с ним целовались, как два напичканных гормонами подростка? Что мне плохо и одиноко, потому что он был единственным человеком, который заботился обо мне и поддерживал?

В лучшем случае мама не поймёт, в худшем — разозлится. Так что проще молчать.

Пламя свечей красиво отражается в бокалах, отполированное серебро аккуратно разложено вдоль тарелок. Гости занимают свои места, обмениваются учтивыми улыбками.

Я торопливо расставляю тарелки, мечтая поскорее спрятаться на кухне. Взгляд упрямо липнет к Леону, который на меня не смотрит. Даже вскользь. Вместо этого он заботливо выдвигает стул для Эльвиры, говоря что-то, отчего она радостно улыбается. Возможно, сообщает, что в сегодняшнем салате совсем мало калорий и она не поправится.

Стиснув зубы, я подхожу к Леону, чтобы налить воды. Он роняет сдержанное «спасибо», не утруждая себя повернуть голову. Будто я — намозолившая глаза официантка, а не девушка, в чью комнату ему так не терпелось попасть ночью.

Будьте счастливы, дети мои, — зло думаю я, когда Эльвира, накрыв ладонью его руку, наклоняется к Леону, чтобы что-то прошептать. О да, ты был прав, милый, в салате практически нет углеводов. Разумеется, ей потребовалось сделать это именно сейчас, когда я стою прямо за ними.

— При твоём авторитете и организованной нами медийной поддержке у тебя есть все шансы на победу, — разносится над столом звучный голос Морозова-старшего. — Люди очень недовольны качеством дорог и в целом работой Нарского.

— Люди всегда будут чем-то недовольны, — замечает Вилен Константинович. — Хотя по поводу Нарского я с тобой согласен. Его, на мой взгляд, слишком затянула внешняя политика. А она, как известно, вне компетенции градоначальника.

Убедившись, что тарелки и бокалы наполнены у каждого, я бесшумно выскальзываю из гостиной. На смену язвительности и обиде приходит глухая апатия. Этот ужин — отличное напоминание о том, к каким разным мирам мы с Леоном принадлежим: как много его связывает с семьёй Эльвиры и как мало — со мной.

К десяти вечера гостиная оказывается полностью убранной, а свечи потушены. Дом погружается в сонливую тишину. Мама отправляет меня спать, сама исчезает в прачечной, чтобы разобрать сушилку.

Включив ночник, я падаю на кровать лицом в подушку. Пора признать, что мама была права: не нужно было позволять себе сближаться с ним. Но есть и хорошие новости: моё увлечение Леоном без должной подпитки скоро сойдёт на «нет».

Раздавшаяся вибрация смартфона щекочет ухо. Не поднимая головы, я подношу экран к глазам. Пришло сообщение от Петра.

«Привет 😊 Как прошёл твой вечер? Насчёт статьи не передумала?»

Улыбка невольно трогает мои губы. Этот наследник нефтяной империи на редкость настойчив. Далась ему эта дурацкая статья.

«Не передумала. Завтра у меня перерыв между второй и третьей парой. Можем встретиться и всё обсудить».

Ответ приходит моментально.

«Отлично 😊 Предлагаю увидеться в кофейне на территории универа. Там не так шумно».

Отправив лаконичное «ок», я решаю, что разговор на этом исчерпан, однако телефон вибрирует снова.

«Если тебе вдруг захочется поговорить не только о статье, я всегда на связи. Разумеется, как друг».

На ум некстати приходят слова Леона о невозможности дружбы между женщиной и мужчиной, но я раздражённо отмахиваюсь. Какими бы причинами ни руководствовался Пётр, переписываясь со мной в десять вечера, его внимание мне приятно.

И вообще, нужно взять себя в руки и перестать мучиться из-за того, кто пытается не замечать моего существования.

36

Воздух, пропахший зёрнами и свежей выпечкой, знакомо ударяет в лицо, стоит мне переступить порог кофейни. Раньше я часто здесь бывала, прячась в углу от шепотков и навязчивых взглядов — до тех пор, пока Леон, объявивший себя моим покровителем, не стал таскать меня с собой в университетское кафе, как любимый брелок.

Дверь захлопывается, отрезая собой порывы ветра и уличный гвалт: в большой перерыв в сквер высыпает половина университета — посплетничать и покурить.

Оглядевшись, я вижу Петра, сидящего у окна за тем самым столом, который я всегда обходила стороной, даже когда тот пустовал, — на случай, если какой-нибудь твердолобый придурок вроде Морозова решит, что моя плебейская пятая точка недостаточно хороша, чтобы его занимать.

— Привет, Лия! — при виде меня Пётр встаёт, улыбаясь так радостно, словно я модель из каталога Victoria’s Secret, великодушно согласившаяся прийти на свидание. — Ты отлично выглядишь.

Смущённо застыв, я позволяю ему чмокнуть себя в щёку, это, видно, традиция среди местных — лобызать тех, с кем мало-мальски знаком. Традиция, которой Леон, кстати, пренебрегал. Дважды козёл.