Изабелла Сова - Вкус свежей малины
Я извлекла два пуховика и толстые зимние шарфы.
— Вечно у тебя крайности. Никогда не можешь найти что-то промежуточное…
— Ты брюзжишь, словно мы супруги с двадцатилетним стажем, — заметила я.
— Я расстроилась. — Эва начала сосать большой палец. — Это гадание…
— А думаешь, я нет? Институт — единственное место, где у меня хоть какие-то успехи. С работой завал, с любовью крах. Везде одни поражения. И тут я узнаю, что будут сложности с защитой.
— Ну что может произойти? — Эва попыталась преуменьшить проблему.
— Да что угодно. Знаешь, как на защитах заваливают? Невразумительные вопросы, ехидные замечания. Дурдом. В прошлом году завалили шестерых из сорока. Нет, надо переносить срок, — приняла я решение.
— Интересно, когда я буду защищаться? — задумалась Эва. — Ладно, к черту печали. Сегодня все-таки светоянская ночь.
Ночь волшебства и веселья
Вышли мы около девяти вечера. В самый раз, чтобы доехать до Вислы и успеть ввинтиться в толпу, прежде чем начнется фейерверк. Фейерверк — одна из немногих вещей, приводящих меня в состояние эйфории. Больше всего я люблю золотистые зонтики, из которых прямо над головой вырастают следующие, а потом еще и еще. Все вокруг рукоплещут и визжат от восторга. Но не в этот раз. Во-первых, потому что дождь. Мы выглядели как множество мокрых куриц, которые не могут дождаться возвращения в курятник. А второе — это воздушный шарик. Белый в цветочек. Не сказать, что очень большой, но достаточный, чтобы закрыть мне все поле зрения. На небе вырастали огромные золотистые цветы, но я видела только белый шарик. Кому и на кой понадобился этот шарик? Я пыталась сдвинуться в сторону, однако безрезультатно. Огромное стадо мокрых куриц оставалось незыблемым. Может, голову повернуть? О, вижу кусочек. Осколки от огромного серебряного блюда, которое именно сейчас разбилось на фоне туч. Несколько жалких искорок. Сейчас я что-нибудь сделаю, больше я не выдержу. Но что? Нет, кричать не стану. Так я только помешаю другим. Я стала нервно притоптывать ногой. Может, владелец шарика (это явно мужчина) догадается и возьмет его под мышку. Попробую телепатически передать ему: «Ты, с шариком! Ты мне все закрываешь. Возьми его под мышку! Возьми!!!» Никакого результата. Попробую еще наклонить голову. Тоже никакого, зато сосед бросил на меня недовольный взгляд. Я прямо-таки услышала: «Куда ты лезешь со своей головой?» Внезапно все стало меня злить — и эта ноябрьская погода, и бабушкино гадание, и сосед, недовольно глянувший на меня, и отвратный запах промокшей толпы. Но больше всего шарик. Сейчас что-то произойдет.
— Слушайте, да уберите вы этот шарик! — услышала я откуда-то спереди.
— А лучше всего отпустите его на свободу! — крикнул кто-то сбоку.
— Вот стоит такой и всем закрывает, — донеслось слева.
Шарик мгновенно исчез. Вокруг прозвучал глубокий коллективный вздох облегчения. И в этот момент на небе расцвел красно-золотой зонтик. Он раскрылся. И погас. Конец представления.
— Что поделать, Данка, отыграемся в Новый год, — произнес мужчина передо мной.
— А ты не мог сказать? Не мог? — нудила особа в розовом плаще.
— Я думал, он только нам мешает, — оправдывался муж.
Толпа покидала берег Вислы. Люди шлепали по грязи, и она разлеталась в стороны, задевали друг друга мокрыми плащами, толкались, наступали друг другу на ноги. Я рванулась вперед, чтобы поскорей убежать от этих кривых лиц, от животов, распирающих синтетические куртки, от запаха жареной колбасы. От острых зонтиков. Кстати, а где мой зонтик? Только сейчас я обратила внимание, что рядом нет Эвы, а вместе с ней и зонтика. А дождь все сильней. Куда она подевалась?
Надо бежать на остановку, спрятаться там под крышей и подождать трамвая. Добежала. Спрячешься, как же. Остановка забита людьми. Что ж, буду ждать рядом. Промокну, схвачу воспаление легких, уйду из жизни в расцвете лет. Молодая, красивая и не реализовавшая себя. И когда меня не станет, все поймут, как много я значила в их жизни. Я уже не чувствую капель, падающих мне на голову. Наверное, потому, что вымокла до нитки. Как несколько лет назад на ювеналиях. Тогда такой страшный был ливень, но кого это могло напугать? Мы с Эвой были похожи на болотный камыш: джинсы покрыты грязью до самого пупка, в ботинках хлюпает, даже из лифчиков можно было выжимать воду. Вдобавок у меня на джинсовой куртке осталось большущее пятно: налиняло с замшевого рюкзачка. Цена удовольствия. А вот сейчас об удовольствии и говорить смешно. Все из-за этого дурацкого шарика. Хорошо, что хоть дождь прекратился. То есть нет, дождь идет, я вижу это по лужам, но не надо мной. Я подняла голову и увидела большущий зонт.
— А я все думаю, когда ты заметишь, — улыбнулся владелец зонта. Прекрасный Незнакомец!
Я сглотнула слюну и сделала круглые глаза.
— Что ты тут делаешь? — задала я вопрос. Как всегда, чрезвычайно оригинальный.
— Живу, — снова улыбнулся он. — Ну как после ювеналий?
— Потихоньку. Кончаю институт, ищу работу и цель в жизни. А у тебя как?
— Тоже кончаю. Работа есть, но тоже ищу цель в жизни.
Вот так мы поговорили. Стоим.
— Может, пройдемся? — предложил он. — В конце концов, ты живешь всего в четырех остановках.
— А ты откуда знаешь?
— Я отвозил тебя после ювеналий. Ты пригласила меня к себе.
— И?
— Посидели немножко за пивом. Поговорили.
— О чем?
— О цели в жизни. Ты говорила, что ищешь ее. Рассказывала про какого-то подлеца, который сбежал от тебя. А сейчас вернулся и придумывает, будто у него целый корабль с золотом или что-то в этом роде.
— Это разные. Их двое.
— А какой сбежал? Который с золотом?
— Оба сбежали. Один полгода назад. А который с золотом — лет сто или двести. Это мой отец.
— А-а, — протянул он.
Дальше мы шли молча.
— А еще о чем я говорила?
— Что запасные ключи в какой-то лампе. После этого сразу заснула, и я начал обыскивать все лампы. Чувствовал я себя при этом, как взломщик. Наконец нашел. В морском маяке.
— О господи! А я как-то просто обыскалась их. Они при тебе?
— Я их возвратил в День детей. Они снова лежат в маяке.
— Так это ты выключил газ? Ты спас мне жизнь, а я даже не знаю, как тебя зовут. Меня — Малина.
— А я знаю, — сказал Прекрасный Незнакомец.
— А тебя как?
Наверно, Марцин или Петрек, или… Эмек. Эмек?
— Эмануэль, — сказал Прекрасный, но уже не незнакомец, — а друзья зовут меня Эмек.
25.06. До сих пор не могу прийти в себя.
— Он проводил тебя, а после этого взял и ушел, а ты ничего? — Иола не могла скрыть возмущения.
— Я сказала ему «пока».
— Человек спасает тебе жизнь, укрывает зонтиком, отвозит в такси. Выглядит как Райан Филипп, а ты ему говоришь всего лишь «пока»?
— А что она могла ему сказать? — вступилась за меня Эва. — Я люблю тебя? Ты — моя вторая половинка?
— Вот уж что нет, то нет, — категорически заявила я. — Я сама по себе законченное целое. Самодостаточное.
— Да? Ну тогда попробуй одна станцевать румбу, — сказала Иола. — Вот простофиля.
Простофиля? Но у меня ведь к нему нет никаких чувств. Я даже не думаю о нем.
27.06. Нет, думаю. Уже два дня. Я полагала, что он позвонит.
— Только не воображай, будто это любовь, — предупредила я Эву. — Просто я думаю. Работает только голова, а не сердечко.
— У тебя есть его координаты? Номер телефона, емелька? — спросила Эва.
— У него есть мои. А потом, зачем мне его координаты? Я не влюблена и не ищу любви. Я настроена на карьеру. Кстати, относительно карьеры: я получила ответ на предложение.
— И что?
— Меня внесли в банк данных.
— То есть для попки кепка. Я внесена, наверно, в сотню таких банков, и в течение двух лет ни одного предложения.
— Как это в сотню? — удивилась я. — Ты же никогда не искала работу.
— Просто я никогда об этом не говорила.
— А я ведь тебе обо всем рассказываю. Ты действовала у меня за спиной.
— У тебя за спиной? — изумилась Эва.
— Ты ничего не говорила мне, потому что, наверно, боялась конкуренции.
— Малина, что ты несешь? Я искала предложения для технологов пищевой промышленности. Тебя туда не приняли бы.
— Почему? — рассердилась я. — Я недостаточно хороша для них? У меня слишком низкие оценки в дипломе?
— У тебя нет соответствующего образования. На фабрике йогуртов никого не интересует, что ты любишь есть и разбираешься во вкусе молочных продуктов. Нужна бумажка.
— Я не верю, что ты искала только на фабрике йогуртов.
— Разумеется, нет. Я написала на три пивоваренных, на два сахарных завода и на фабрику газированных напитков. Исключением были только мясоперерабатывающие — по известным причинам.
— Ну понятно, — не слишком уверенно произнесла я. Мне стало стыдно за этот приступ подозрительности. — Но ты могла бы сказать мне. Я же тебе всегда все рассказываю.
