Саджад Захир - Дочь куртизанки
— Скажите, неужели вам не хочется, чтобы на вас было красивое сари, на ногах изящные туфли, в ушах, на шее и запястьях рук сверкали украшения, чтобы вы ездили в роскошной машине по фешенебельным курортам, чтобы в вашей сумочке не переводились деньги, чтобы вы могли купить в магазине все, что хочется. Вся беда в том, что цену, которую надо заплатить за это, вы лично считаете слишком высокой. Поэтому сейчас на вашем красивом теле грубое ситцевое сари, поэтому ваша шея не украшена дорогим ожерельем, а на руках нет браслетов, поэтому ваши ноги покрыты дорожной пылью…
Суман молчала. Она внимательно прислушивалась к каждому слову.
Еще никто так не разговаривал с ней. Она не все понимала, но ей нравились его слова, она видела, что они искренни. Она слушала очень внимательно и ощущала радость и силу, которые ей никогда раньше не приходилось испытывать.
— Вы знаете Нафис? Расскажите мне, какая она? — спросила Суман.
— Добрая, хорошо воспитана, умна. Насколько я понимаю, привязана к Юсуфу, но, по-моему, она еще сама не разобралась, чего ищет в жизни. Вот поэтому, очевидно, она и не сможет быть с Юсуфом.
Суман все больше запутывалась. Любит Юсуфа и не может быть с ним? Бессмысленная любовь.
— Но ее все-таки нужно предупредить, — напомнила она.
— Я рад, что вы настойчивы, — улыбнулся доктор Рафик. — Я не удерживаю вас, Суман, от этого намерения. Вам надо самой убедиться, что богатые люди, может быть, и не сумеют оценить ваш чистосердечный порыв. Их приводит в смущение сама мысль о бескорыстии, так как это — единственное, что они не могут купить за деньги.
— Что же вы посоветуете? Я расскажу Нафис все, как и намеревалась, но вдруг это действительно будет неправильно понято?
— Ну, бояться тут нечего. Расскажите, чего тут бояться. Но если вы ищете совета… Я поделился бы вначале с Юсуфом именно для того, чтобы не произошло недоразумений между ним и вами, Суман.
— Вы правы, — согласилась Суман.
— Ну, и не забывайте меня. Тем более что Нафис еще не вернулась из Найниталя. Когда она приезжает?
— Сестра Юсуфа сказала, что на следующей неделе. Господин Юсуф хотел рекомендовать меня Нафис как учительницу пения. Вот я и подумала — я стану учить ее пению, подружусь с нею и тогда смогу рассказать ей все. Но сначала она должна почувствовать ко мне доверие.
— Это будет их счастье. Но никогда не надейтесь на богачей, Суман! Какими бы они ни казались, их мозг опутан паутиной принадлежности к богатой и знатной фамилии.
Суман почему-то вспомнила Номана. Ей захотелось рассмеяться, но она сдержалась. Она встала, взяла сумочку и хотела попрощаться, когда в калитку постучали. Слуга выскочил из кухни, но Рафик жестом остановил его, встал и сам пошел открывать. Он приоткрыл калитку — так чтобы пришедший не мог видеть Суман, но тут же распахнул ее.
— Ты очень кстати, — сказал он гостю.
Он отступил в сторону, и Суман увидела Юсуфа. Судя по всему, Юсуф не ожидал ее здесь встретить. Но он ни слова не сказал, просто опустился в кресло рядом.
— Как поживаешь? — спросил он чуть погодя.
— Все в порядке, — ответила Суман. И повернулась к Рафику: — Заварить свежий чай?
— Обязательно.
Когда она принесла из кухни чайник, над столиком горел свет, они обсуждали вопрос об устройстве Юсуфа на работу.
— Похоже, что сейчас мы не придумаем ничего лучшего, как согласиться на службу в этом магазине нормированных товаров. А между делом будем продолжать поиски.
— Я тоже так думаю, — без энтузиазма согласился Юсуф. — Хоть мне и не по душе эта правительственная служба.
— Какое бы у нас сейчас ни было правительство, оно прежде всего индийское, — сказал доктор Рафик. — Государственная служба теперь не означает прислуживание иностранным господам.
— Я не хочу вообще никому прислуживать, — как-то смущенно проговорил Юсуф.
— Это несерьезно, Юсуф. Наша задача сейчас — принимать самое активное участке в любом деле в своей стране. Мы ничего не добьемся, если будем стоять в стороне, как мальчики-нигилисты. Критиковать смело и плодотворно может только тот, кто что-то делает сам. Что, если бы мы принялись обвинять строителей плотины в том, что в ней образовалась течь, а сами бы палец о палец не ударили, чтобы ликвидировать ее? Мог, да не хотел?
— Вы же сами знаете, в четырех местах мне отказали в работе лишь потому, что я коммунист, — проворчал Юсуф. — А вы говорите палец о палец… Рады бы…
— Частный случай. Если б не такие, как Номан, мы б давно доказали, что страна не может обойтись без нас, и с нами считались бы в любом деле. Мы, которые всегда и везде стояли и стоим за коллективизм, из-за таких Номанов скатываемся порой до сектантства. Вот и теряем доверие, вот и складывается мнение, что, куда ни прими нас на работу, мы только и занимаемся, что протестами и обструкциями.
— Значит, по-вашему, я могу поступать на эту работу?
— Должен. И работать там старательно, не считаясь со временем, работать лучше, чем кто-либо другой. Я уверен, что никто не может продемонстрировать такое качество труда, как мы. На любой работе.
Суман поднялась.
— До свидания, господин Юсуф, до свидания, господин Рафик, я отняла у вас столько времени.
— Ну что вы, что вы. — Он встал и проводил ее до дверей. Поднялся и Юсуф. Суман еще раз попрощалась с обоими и вышла.
Пробило десять. Но на улице еще царило оживление. У ворот рынка на Лайош-роуд при тусклом свете фонарей распродавали овощи, оставшиеся от дневной торговли. У подъезда кино ждали рикши, они полулежали в колясках, вытянув ноги на велосипедные седла, и бормотали песенки из кинофильмов.
У Суман были деньги, чтобы заплатить рикше. Но она все-таки пошла пешком. Она повторяла про себя каждое слово, сказанное доктором Рафиком. И чем больше она думала над его словами, тем острее чувствовала, будто снова отправляется в какую-то неизведанную дорогу, готовится стать на такой путь, о многих каменистых милях которого она не имеет ни малейшего понятия.
Она повернула к Назирабаду, кварталу кустарей, прошла мимо всех этих людей, которым ночь не отдых, вышивальщиков, которые и ночью шили золотом по тончайшему муслину, мимо штопальщиков, цветочниц, мимо хозяев дешевых харчевен и сновавших около посетителей ребятишек в грязных, засаленных рубахах, с тарелками в руках. Все это, как в калейдоскопе, промелькнуло перед глазами, и через несколько минут она дошла до поворота на Аминабад.
Теперь, чтобы добраться домой, ей нужно было идти прямо, а потом повернуть к мосту Джаолала. Она перешла на левую сторону улицы и тут неожиданно для себя остановилась. В витрине мануфактурного магазина, рядом с лавкой ювелира Рикхабдаса, висело сари того волшебного цвета, назвать который Суман не могла, но любила больше всех других цветов. Казалось, что в этом сари воплотилось все умение мастеров, веками выделывавших воздушные чандери[26]. Все беспримерные, непревзойденные образцы искусства, которые веками демонстрировала Индия в производстве тончайших тканей, воплотились в этом сари. Взгляд скользил по воздушной сетке из белых и зеленых нитей, и нельзя даже было определенно сказать — существует ли это сари в действительности или это лишь игра воображения. Сари заканчивалось золотистой каймой, о которую плескались волны этого изумрудного моря, покрытого нежными цветами. Разбросанные по кайме красные и белые капли переливались, как драгоценные камешки в кольце невесты.
