Карен Темплтон-Берджер - В атмосфере любви
Что с ним происходит? Он не узнавал сам себя. Вообще-то, после развода ему стало казаться, что он постепенно превращается в сгусток асексуальной протоплазмы. Ему представлялась масса возможностей, но ни одна женщина не пробуждала в нем интереса.
Зато сейчас интереса было хоть отбавляй. То, что произошло с ним вчерашним вечером, не было случайным всплеском эмоций. Как и то, что случилось несколько минут назад. Хорошо, что на Гвин было накинуто одеяло, когда она сидела у него на коленях, а то бы неизвестно чем все закончилось.
Понимала ли это Гвин?
Что за вопрос. Уэйнрайт, она же взрослая девушка!
Алек всегда считал, что у него логический склад ума. И до вчерашнего дня считал себя вполне разумным человеком. А теперь эта взбалмошная девчонка, с ее сумасшедшими идеями и нелепой стрижкой, сделала фарш из его еще недавно вполне трезвых мозгов.
— Ведь это же Гвин, — вслух напомнил он себе, словно эта фраза могла вразумить его.
Не подействовало. Он остановился и сделал глубокий вдох. Ты просто беспокоишься о ней, попытался убедить он себя. И принимаешь сочувствие за…
За что? Определенно, не за любовь. Значит, за примитивное физическое влечение к женщине, похоть? Тоже нет, несмотря на болезненный опыт вчерашнего вечера и сегодняшнего утра.
Он знал только одно. Мысль о том, что она уезжает, сводила его с ума. Как и мысль о том, что она остается.
Несмотря на теплые лучи солнца, было довольно прохладно. Алек глубоко вдохнул, потом медленно выдохнул. Легкие покалывало от морозного воздуха.
И тут он увидел Гвин. Она уже прошла примерно полпути от гостиницы до того места, где стоял он. Слишком высокая, чтобы быть совсем уж хрупкой, но слишком худая, чтобы быть сильной. На ней был тот же самый чересчур длинный свитер, теплый стеганый жилет и джинсы.
Даже в подростковом возрасте Гвин, в отличие от других девочек, не увлекалась косметикой. Ей не было свойственно преувеличенное внимание к своей внешности. Удобство и практичность всегда значили для нее больше, чем мода. Макияж она использовала только тогда, когда выступала на сцене. Я такая, какая есть, словно говорила она всем своим безыскусственным видом. Хотите принимайте, хотите нет.
Она помахала ему рукой, он помахал в ответ, почувствовав, как сердце запнулось у него в груди.
Алек видел широкую улыбку, которая почти надвое разрезала ее худощавое узкое лицо. Он только сейчас окончательно понял, что две трети его еще недолгой жизни были посвящены заботе о том, чтобы Гвин была счастлива. Никто не просил его об этом, и меньше всего она сама. Но заботиться об этой девочке было для него такой же естественной потребностью, как дышать.
И что ему придется сделать на этот раз, чтобы сохранить улыбку на ее лице?
Ответ потонул на дне его души, как камень в глубине пруда. И остался там. Теперь Алек знал: чтобы сохранить улыбку Гвин, он должен сделать все, чтобы эта улыбка предназначалась не ему.
Просто поразительно! И мужчины еще смеют жаловаться, что женщины капризны. Они едут уже двадцать минут, и за это время Алек не проронил и пары слов. Он не был сердит на нее, Гвин это чувствовала. Тогда в чем же дело?
— Послушай, — окликнула она его наконец, — ты едешь с таким страдальческим выражением на лице. Если тебя не устраивает мое общество, зачем ты пригласил меня?
Алек бросил на нее взгляд через плечо. Вид у него был растерянный. Похоже, он действительно забыл о ее существовании.
— Что?
— Я хочу сказать, что пейзаж, конечно, замечательный, но ты все время молчишь, и это так странно.
— Ох, прости, — сказал он. — Я просто задумался.
— Это я поняла. Что случилось?
Он фыркнул, будто она нечаянно сказала что-то смешное, потом повернулся к ней, щурясь от яркого утреннего солнца.
— Так ты действительно собираешься обратно в Нью-Йорк?
— Ради Бога, не надо начинать все сначала!
— Нет-нет… Я совсем не об этом. Просто… хочу получить информацию, вот и все. — Он отвернулся и спросил: — А что ты собираешься делать до этого?
Зачем он спрашивает?
— Ну… — Она бросила на него настороженный взгляд и помолчала, прислушиваясь к мерному стуку копыт. — Мне нужно заработать денег. Начну искать работу, просмотрю объявления в газете. Мы ведь еще получаем воскресную газету?
— Газету? Да, кажется, получаем. А что, если я скажу, что у меня есть для тебя предложение?
Гвин рывком остановила Вербу.
— О чем это ты?
Алек развернул гарцующего Теккерея и остановился против Гвин.
— Тебе нужна работа, верно? А у меня есть работа для тебя.
В первое мгновение Гвин показалось, что она ослышалась. Она вздернула подбородок, пристально глядя на Алека из-под темных ресниц.
— Ты хочешь помочь мне вернуться обратно?
— Я всегда поддерживал тебя во всех твоих стремлениях, — сказал он после короткой паузы. — Разве не так?
— До вчерашнего вечера это было так. Но вчера, насколько я помню, ты утверждал, что я упряма, что мне надо посмотреть на жизнь реально и что я могла бы приносить пользу здесь. Ты изменил свое мнение?
— Насчет твоего упрямства и всего прочего? Нет, не изменил.
Она закрыла глаза и покачала головой.
— Алек, ты начинаешь разговаривать, как я. Меня это пугает.
— Так ты хочешь услышать мое предложение или нет?
— Не знаю. А если это ловушка?
— Ты просто чокнутая. Какая еще ловушка?
— Не знаю. Это ты должен мне сказать.
— Я пытаюсь. Но ты все время перебиваешь меня.
Гвин тронула лошадь с места, направив ее к Саттерскому озеру на границе участка, принадлежавшего гостинице. Алек последовал за ней. Когда лошади пошли бок о бок, он спросил:
— Ты получила педагогическую подготовку в колледже?
— Только в рамках обязательной программы и не более того. А почему ты спрашиваешь?
Алек помедлил, потом сказал:
— Мне нужен учитель на декабрь. На замену.
— О нет. Ни в коем случае.
— Четыре урока в неделю, английский в десятом классе. Это совсем не сложно.
Гвин пустила лошадь в легкий галоп. Алек тоже пришпорил коня. Сквозь чавкающий топот копыт по мокрой земле доносились его слова:
— И еще урок драмы… Включая спектакль по Шекспиру… «Как вам это понравится»… К Рождеству…
— Нет! — крикнула она.
— Всего четыре недели… Вполне приличные деньги. Идеальный вариант… Дети полюбят тебя…
— Я не буду… работать… с детьми… — прокричала Гвин на скаку. — И вообще… в школе…
