Анна Ривелотэ - Книга Блаженств
Тело Игоря, большое, крепкое, покрытое сибаритским жирком и гладкой кожей с мальдивским загаром, — да, оно нужно мне, нужно лишь для того, чтобы ночью охладить горящие грудь и живот. Это животная потребность, мучение одиноких, о котором не хочешь знать, с гордостью ложась в пустую постель. Но они горят, и простыни горят под тобой, если нет рядом хоть сколько-нибудь живого тела. В своих бессонных странствиях через ночь я прижимаюсь к его голой спине, раз за разом, внутренне содрогаясь от чистого младенческого запаха, запаха молочного поросенка, источаемого этой неродной спиной. Но, остывая, я не засыпаю, а плачу от подмены, от того, что не Йоши лежит рядом, беспечно доверив мне наготу.
Так зачем, если нет счастья?.. Могу объяснить. Если человеку, к примеру, отрезать руку, он наверняка сможет стать счастливым и с одной рукой. Но никогда — таким счастливым, каким мог бы быть с двумя. Я трачу время моей жизни на Игоря потому, что это — мой способ быть счастливой с одной рукой. Мне просто нужно привыкнуть, и иногда мне это почти удается.
Я снова сделала это; сахарное путешествие завершилось в рекордные три-четыре часа и было предельно информативным. За это время все накопившиеся у меня к тому моменту внутренние проблемы разрешились самым счастливым и неожиданным образом. Самой мучительном из этих проблем была ревность, на которую я по обыкновению своему расходую немыслимое количество душевных сил; она как адская топка, куда я не успеваю подбрасывать поленья. Так вот, я смотрела на Игоря и видела человека, бесконечно устремленного ввысь, чуждого мелочности и суетности. Лишь ту его составляющую, которая не принадлежит быту, никому из женщин, только Богу и искусству. Это зрелище наполняло и наполняло меня радостью, и вдруг радость превратилась в понимание: то, что нас связывает, то, что может быть у нас общим, — это только жажда познания и красоты. Суть и смысл наших отношений лишь в этом, а не в любовной истории. Если не забывать, зачем мы тут собрались, для ревности не останется повода. По большому счету, его сексуальная жизнь должна меня волновать столь же мало, сколь оная моей сестры, к примеру, или кого-нибудь из друзей. Пресловутая ласка, о которой я столько думала, — факультативна. Это как подарки, которыми мы обмениваемся, желанные, но не обязательные.
Представить себе мою жизнь вне любовной истории невозможно. Но если ее нет у нас с Игорем, это не значит, что ее вовсе нет. Она существует, та же самая, какая была всегда, — история между мной и Йоши, только в другом агрегатном состоянии.
Еще до этого путешествия я часто ловила себя на том, что на мысли о Йоши может навести меня что угодно. С таким количеством общего прошлого отрешиться от этих мыслей практически невозможно. (Например, я знаю, что мне никогда не пройти спокойно мимо каких-нибудь уличных торговых рядов: когда-то одним из любимых наших развлечений было рассматривать всякую ерунду на прилавках, это нас забавляло. Мы покупали дешевые безделушки и лакомства, преподнося их друг другу.) Каждый раз, когда я вспоминала о нем, я чувствовала нечто вроде укола или легкого толчка в солнечное сплетение и уже привыкла к этим точечным вспышкам. В какой-то момент путешествия я оказалась в просторном выставочном зале. Играла какая-то дивная музыка, и зал я видела как пустую осеннюю аллею. Я шагала по ней, не двигаясь с места, воздух был прозрачным и чуть дымным. И весь этот воздух наполнял собой Йоши, моя бесконечная история. И я шла по аллее в окружении его вневременной любви. В то же время Игорь словно был лишен возможности растворяться и проникать в моем мире повсюду. Именно в моем, и мне легко было оставить за ним право населять чужие вселенные. Для меня он существовал как цельный объект в поле моего зрения, который невозможно все время там удерживать.
Психонавтика требует внимательного и сосредоточенного отношения. Если относиться к лунному сахару как к веществу познания, все, что с ним связано, облекается особым смыслом. Никогда не устану поражаться глубокой перспективе, присущей любому сахарному переживанию. Причем с каждым разом планка, которую ты берешь, все выше, хотя и находится в некоторой зависимости от чистоты намерения и серьезности подхода. Думаю, уместно было бы предостеречь начинающих психонавтов от употребления лунного сахара с развлекательной целью. Если он попадает кому-то в руки, то попадает не просто так, и глупо пренебрегать возможностями, открывающимися сознанию в путешествии. Отправляясь в путь, лучше делать это в полной концентрации, хорошей компании и настроившись на восприятие самой важной информации. Обычно первые два-три путешествия уходят на то, чтобы освоиться в Истинном Мире и вычленить и научиться узнавать голос, сообщающий тебе недостающие вещи. Иногда он вступает в контакт через посредника; им может оказаться любой предмет, на котором остановилось внимание. Иногда он воспринимается как чужеродная мысль в собственном мозгу, зачастую невербализованная, но от этого не менее ясная. При употреблении в одиночку путешествие может быть тяжелым и сумбурным; трудно переключиться с одного вида деятельности на другой, возникает зацикленность и тягостная маета от невозможности разделить с кем-либо свои переживания. Чем ближе душевное родство со спутником, тем приятнее дорога и тем полезнее полученное знание для ваших отношений. Но это к слову.
Когда-то в романе Эриксона «Дни между станциями» меня удивила одна деталь. Автор, мастерски владеющий словом, описывал чувство главного героя к девушке, с которой он вместе вырос и которую безумно любил. Когда герой гулял по саду, ее лицо виделось ему в сплетении ветвей. Мне тогда показалось странным, что Эриксон прибег к такой тяжеловесной, чересчур сентиментальной словесной конструкции. Но лишь войдя в аллею, я поняла, какой точной была эта фигура речи. Образы моего вечного возлюбленного были везде, они были запечатлены в каждой мельчайшей частице материи. Это было совершенное обладание, свободное от страдания, в которое вечно ввергает влюбленных ненасытность. И в этом состоянии, казалось, можно вовсе обойтись без секса, потому что каждый вдох — это полное любовное слияние. Я ни секунды не сомневаюсь в том, что Йоши исключительно талантлив в любви. Наверное, этот талант — в неутолимом интересе, во всепроникающем любопытстве к предмету. Он ищет подобия, максимального количества точек соприкосновения с любимым существом, находя в этом главную радость. И конечный результат идеально исполненной любовной истории — как раз смена агрегатного состояния. Исчезая из чьей-то жизни, идеальный любовник остается в ней незримо, заставляя человека чувствовать крошечные электрические разряды в солнечном сплетении, напоминая о себе снова и снова. Такое завершение безболезненно, даже если знаешь, что больше никогда не суждено увидеться.
