Игра в любовь с форвардом (ЛП) - Лоусон Энджел

— Ты уверен, что это не привидение? — Спрашиваю я, поддразнивая его.

Он закатывает глаза, как будто это нелепо.

— Риз обычно довольно тихий, если не считать скрипа его матраса и легкого стука спинки кровати. — Он пожимает плечами, но затем указывает на меня ложкой. — О, не могу забыть, как кто-то, кем бы она, черт возьми ни была, выкрикивал его имя, как будто он только что забил шайбу в ворота и зажглась лампа.

— О, Риз! — Аксель стонет высоким голосом с дивана в другом конце комнаты. Блядь. Я его даже не заметил. — Не останавливайся! У тебя такой потряяяяясныыыый язык.

Они все смеются, Рид роняет голову на стойку и трясется всем телом.

— Охуенно смешно. — Я прислоняюсь к стойке. — Ничего не могу поделать, когда я ублажаю цыпочку языком, она хочет поклоняться мне, как высшей силе. Это дар. — Делаю еще глоток кофе, чувствуя, как мой мозг медленно просыпается. — И перестань слушать, как все трахаются. Это жутко.

— Серьезно, чувак, — говорит Джефф, едва скрывая усмешку, — стены здесь тонкие, но надевай наушники, как и все мы.

Рид пожимает плечами, давая понять, что наушников не будет, потому что он извращенец.

— Как бы там ни было, — говорю я, чувствуя необходимость прояснить ситуацию, даже если это и ложь, — я ее не убивал. Твай просто пришлось уйти пораньше. Ничего особенного.

Хотя это кажется особенным. Я просил многих девушек уйти после того, как мы занимались сексом. Ни одна из них не уходила, пока я не выпроваживал.

— Наверное, не хотела устраивать прогулку позора из поместья средь бела дня, — говорит Аксель, вытягиваясь на диване. Он поправляет свои черные боксеры в области промежности. В остальном на нем ничего нет, татуировки выставлены на всеобщее обозрение. — ДиТи не из тех девушек, которые с почетом носят значок с надписью «я трахалась этой ночью».

Хм. Возможно, он прав.

Потому что прошлая ночь была потрясающей. Не первая ее часть, когда она появилась в слезах и обвинила меня в том, что я знал о связи Нади с квотербеком. И даже не вторая, когда я лег спать с диким стояком, беспокойный и неспособный заснуть, из-за чего и свалился с ебанного кресла. Но то, что было потом, когда она оседлала мою задницу и провела руками по всему моему телу? Черт возьми, да. Я все еще чувствую, как ее горячая маленькая киска прижимается к тыльной стороне моих бедер. Что еще хуже? Какой влажной она была, когда я перевернулся и мой член уперся ей между ног.

Два толчка. Вот сколько бы это заняло.

Поэтому я должен был положить этому конец, пока не опозорил себя и не травмировал ее на всю жизнь.

Погруженный в свои мысли, выхожу из кухни, оставляя парней наедине с их бессмысленной дискуссией. Сегодня воскресенье, а это значит, что у нас только одна тренировка — в два.

OneFive: Доброе утро, Солнышко. Представь мое удивление, когда я проснулся и обнаружил, что моя кровать пуста.

Я даю ей минуту на ответ. Возможно она спит. Или в душе. Или переосмысливает все свои решения за последние двадцать четыре часа.

Динь!

InternTwy: Извини. Рано проснулась и не смогла снова заснуть. Решила, что вернусь домой и разберусь в ситуации с Надей.

OneFive: Как все прошло?

InternTwy: Ее не было дома.

OneFive: Мне жаль. Уверен, вы с ней с этим справитесь.

InternTwy: Возможно.

Захожу в свою комнату, смотрю на сломанное кресло и беспорядок на постели. Для двух людей, которые не занимались сексом, мы оставили слишком большой разгром в комнате. По привычке заправляю покрывало, попутно ища свою толстовку, но ее нигде нет.

OneFive: Так… у нас все в порядке? После вчерашнего вечера? Потому что, возможно, мне понадобится, чтобы ты связалась с Ридом и заверила его, что я не совершал убийства прошлой ночью.

InternTwy: Сделаю:)

После душа, завязываю шнурки на кроссовках, чтобы идти на тренировку, и снова проверяю телефон. Последнее сообщение висит, как неразорвавшаяся бомба. Смайлик — это ведь хорошо, да? Но она определенно не ответила на мой вопрос.

Так у нас все в порядке?

С такой загадкой, как Твайлер Перкинс, черт меня побери, если б я знал.

Я почти дошел до арены, когда мой телефон начал звонить. Я разблокировал его, не глядя, надеясь, что это Твайлер.

— Риз! Отличная вчера была игра, сынок. — Папа. Я пытаюсь скрыть свое разочарование. — Два гола и голевая передача.

— Спасибо. Думаю, мы сыграли хорошо. — Вхожу на арену, но останавливаюсь в вестибюле перед раздевалкой, чтобы продолжить разговор.

— Это ты играл хорошо, и, если будешь продолжать в том же духе, я смогу увидеть, как ты доберешься до «Замороженной четверки».

Папа разбирается в хоккее. Он лучше, чем кто-либо другой, знает, что нужно для того, чтобы попасть на чемпионат, а затем и выиграть его. И он, черт возьми, знает, как тяжело надо работать, чтобы попасть в НХЛ. Он не лжет, поэтому комплимент от него много значит.

— Знаю, что расставание с Шэнной прошлой весной далось тебе не легко, но если результатом будет лучшая концентрация и чемпионский сезон, то оно того стоило. То, что ты выбрал переход в качестве свободного игрока значит, что тебе нужно быть лучше остальных.

Папа считает, что причина, по которой мы с Шэнной расстались после проигрыша в «Замороженной четверке» прошлой весной, в том, что я хотел сосредоточиться исключительно на хоккее. Отцу не известно об ультиматуме, который она мне поставила, и это так отчасти потому, что я побоялся, что если он узнает, то может согласиться с ней. Он не полностью согласился с моим решением отказаться от участия в драфте, но, в конечном счете, уважал его.

Быть свободным игроком рискованно, но также это дает много власти.

— Победа в чемпионате заставит больших парней постучаться в твою дверь, — добавляет он. — Включая «Нью-Йорк».

— Надеюсь.

— И было бы разумно сделать перерыв в отношениях на этот год. Женщины, как бы сильно мы их ни любили — отвлекают.

Здесь есть негласное дополнение: еще они крадут мечты. Знаю, что отец сожалеет о том, что его так рано связали по рукам и ногам. То же касается рождения ребенка и ответственности. Даже после травмы он мог бы пойти на больший риск в тренерской работе, если бы у него не было семьи, которую приходилось тащить за собой.

Мы поговорили еще немного, переведя разговор с моей команды на его. Он тренировал «Харрикейнз» пятнадцать лет и знает толк в воспитании молодых спортсменов.

— Видел бы ты этого пацана, — говорит он, имея в виду четырнадцатилетнего парня по имени Джонни. — Быстр как молния и отлично управляется с клюшкой.

— Звучит, будто ты нашел чемпиона, — говорю я, радуясь, что его команда набирает обороты.

Аксель и Рид входят в дверь, внося с собой поток солнечного света.

— Ладно, пап, мне, наверное, пора. Тренировка вот-вот начнется.

Мы прощаемся, и я иду за парнями в раздевалку.

С той минуты, как мы вышли на лед, тренер работает с нами так, что можно подумать, будто это мы проиграли с разницей в четыре очка, а не наоборот.

— Сейчас не время расслабляться. Это была всего лишь одна игра. У нас осталось еще три предсезонных матча, а затем целый сезон. Я хочу, чтобы вы не просто побеждали. Я хочу, чтобы вы были безупречны. — Он ударяет кулаком по планшету. — Давайте выйдем на лед и зададим темп, который выведет нас в плей-офф!

Пока тренер заставляет наши яйца попотеть на льду, я все время ощущаю присутствие Твайлер на скамейке запасных. Она занята, своими основными задачами, такими как раздача воды или льда, и осмотром травм, полученных в первой игре. Пит по-прежнему страдает паранойей из-за своей лодыжки, а нос Кирби — это чертова катастрофа. Все его лицо багрово-зеленое, и тренер Грин заставляет его отсиживаться, придерживаясь протокола о сотрясении мозга.

Я изо всех сил стараюсь не зацикливаться на ней.