Элис Хоффман - Здесь на Земле
Гвен понятия не имеет, что тот, кому принадлежит эта ограда, сквозь которую она проскальзывает на пастбище, трава под ее ногами и сам конь, чью гриву ей так нравится заплетать, всегда прознает, если кто дерзнет попрать права его собственности. Возле пня Холлис нашел старую потертую веревку — самодельные поводья, надо полагать, — а также, разглядел следы ботинок на заиндевелом грунте. Ему не по душе незваные гости («мое — это мое, в конце концов»), хотя, увидев в первый раз признаки вторжения, ему подумалось: может, нарушитель — Марч? Эта мысль его по-настоящему взволновала. Всплыло давно забытое ощущение: он играл на большие деньги в свою бытность во Флориде и искусно делал вид, что карты у него — хуже некуда, заманивая соперников иллюзией близкой победы.
С тех самых пор, как приехала Марч, он остро чувствует ее близость. Подолгу стоит на гребне Лисьего холма темными морозными утрами, зная: она там, в доме, что внизу. Во время каждой своей поездки в город Холлис помнит: где угодно можно с ней столкнуться — в магазине, у ратуши, пережидая красный свет на переходе по Мейн-стрит. Это случится. Рано или поздно. Она придет к нему. Так должно быть — и так будет.
Время терпит, полагает Холлис, — не важно, как тяжело приходится терпеть вместе с ним. И он стоит темной ранью на холме с дико подавленным желанием сбежать вниз и постучаться в ее дверь. Но нет, этого не будет, он вам не попрошайка и не глупец.
Ночь — вот когда ему действительно невмоготу, и он часто садится в машину и переваливает через Лисий холм. Потушив фары, заглушив мотор, чтобы не заметили, Холлис долго-долго смотрит на ром внизу — так, как делал все эти годы.
Он уже не считает, что границы его владений навещает Марч. Сигаретные бычки на дороге, обертки от конфет в траве — нарушитель безалаберен, рассеян, это не Марч. Подросток должно быть, с какой-нибудь дурацкой «экологической» идеей, что лошадей негуманно держать за оградой. Еще дольше убеждает Холлиса в его предположении странно вдохновенный и вместе с тем отсутствующий взгляд Хэнка, с которым тот вошел на кухню ужинать. Парень явно спешит покончить с текущими делами и совсем не хочет есть — неопровержимая улика, что тут не все ладно.
— Кто-то ездит на Таро.
Хэнк достает из холодильника бутылку содовой, и, сзади видно, как его шея при словах Холлиса приобретает розовый оттенок. В десятку, стало быть. Прямое попадание.
— Ты знал об этом?
Хэнк медленно, откупоривает бутылку, пережидая учащенное сердцебиение.
— Не-а.
— Правда?
Голос Холлиса звучит ровно, ничем не выдавая осведомленности.
— Если хотите, я схожу проверю.
Хэнк даже не понимает толком, зачем врет. Скорее всего, просто чувствует: Холлис разрушит чудо, если все узнает. Да, он с головы до пят принадлежит своему благодетелю. Живет здесь, ест три раза в день за столом, как человек, — вот мера милосердия Холлиса. И тем не менее Хэнк не раскрывает своей тайны. Он каждый вечер ходит наблюдать за девушкой и всякий раз влюбляется еще сильней. Ощущение такое, будто его разрывает на части, а затем соединяет воедино (и, кажется, в виде побочного эффекта еще превращает в лгуна).
— Я могу сходить туда ближе к вечеру — посмотреть, не покажется ли кто.
Холлис кончает есть (бутерброд с сыром и чайной колбасой да пакет чипсов — вот и весь ужин) и несет тарелку в раковину.
— Я впечатлен, — произносит он холодно. — Не думал, что ты будешь врать мне прямо в глаза.
— Но я действительно не знаю, кто она!
В один миг Хэнк разоблачен и опозорен. Эффектно.
— Это правда!
— Ничуть не удивлен: ты, похоже, вообще мало что в жизни знаешь.
Помыв тарелку, Холлис ставит ее на стеллаж.
— Она приходит со стороны города? По двадцать второму шоссе?
— Ага, из-за холма, — кивает парень.
— Тогда у меня для тебя новость.
Будь Хэнк повнимательнее к тону Холлиса, уловил бы нечто чрезвычайно редкое: тот, неизвестно чему, рад.
— Кажется, я знаю, кто она. Идем.
С каждым днем смеркается все раньше, и сумерки теперь уже не пурпур, а скорее некая чернильная синь — верный признак близкого похолодания. Взойдя на самый верх холма, откуда открывается обзор на леса, поля и пастбища, Холлис пружинисто присел на корточки. Все, на многие-многие мили вокруг, — его. Одно только осталось а пределами его владений. Пока еще, до поры до времени.
— Готов поспорить, твоя незнакомка остановилась в доме на Лисьем холме.
Что-то странное проскальзывает в голосе Холлиса, но Хэнк чересчур взволнован, ему сейчас не до оттенков и интонаций.
— Вон она, — кивает парень на дорогу, по которой, вне всякого сомнения, идет девушка.
Лыжная черная куртка, тугие черные же джинсы и тяжелые ботинки с гулким топотом. «Да, так и есть, дочь Марч, хотя она немного унаследовала от матери, — присматривается Холлис. — И близко так не симпатична, а еще глупа». Девушка, поднырнув под ограду, подходит к старому пню и пытается найти возле него веревку (конфискованная, та лежит сейчас у Холлиса в кармане). «Ричард — вот на кого она похожа! Девица так себе, если честно, — с явной неприязнью решает он, — ничего особенного». Из-за нее, из-за ее рождения Марч к нему не вернулась.
Гвен озадачена — веревки нет, — но все равно взбирается на пень и коротко свистит.
— Боже правый, — изумлен Холлис, — она свистит коню, будто жучку из подворотни подзывает. Вот умора.
Гвен не знает, что на нее смотрят, но по неизвестной ей причине нервничает. Происходящее здесь — ее, и только ее, тайна, и она не намерена ни с кем ею делиться. К тому же нужно придумать вескую причину дальнейшего ее пребывания в Дженкинтауне. Ну, например: «Школа тут большая и красивая, намного лучше, чем та, что у меня дома». Или: «Там я боюсь подсесть на наркоту». В общем, что-нибудь да выдумает. Она уже решила: обратно не поедет. Туда, где по большому счету она полное ничто, внутри и снаружи.
Сегодняшний вечер — холоднее обычного, хорошо, что Гвен сообразила надеть кожаные перчатки (нашла их в одном из ящиков, которые то и дело пакует мать). Она ударяет в ладоши и опять свистит, Из леса появляется конь и рысью мчится прямо к ней. Гвен кладет ему на гриву руку и шепчет на ухо слова приветствия, а конь тем временем, с явным удовольствием слушая, какой он красивый да ладный, обнюхивает морковки, кончики которых торчат из карманов лыжной куртки.
Холлис поднимается с корточек в полный рост. Он видит девушку, садящуюся на коня без узды, седла и малейшей мысли об опасности.
— Это дочь Марч Мюррей, — произносит он. — Твоя двоюродная сестра, иными словами.
