Развод. Да пошёл ты! (СИ) - Ясенева Софа

Голос дрожит от сдерживаемой ярости. Он смеет врываться в мою жизнь после всего, что сделал — как будто имеет на это право.

— Вик, можешь, пожалуйста, дать нам время? Буквально десять минут, — прошу я, не глядя на него. — Не думаю, что задержимся дольше.

— Подожду снаружи. Зови, если что, — отвечает он спокойно, и легко, почти невесомо, касается моей талии, прежде чем выйти.

Я чувствую, как этот жест будто обволакивает меня теплом, которое тут же исчезает, как только дверь за ним закрывается. И в этот момент я особенно ясно осознаю, кто здесь чужой.

Женя всё это время сверлил взглядом его спину. Теперь переводит глаза на меня. Зрачки сужены, губы искривлены в недовольной усмешке.

— Повторяю вопрос: что ты тут делаешь? Как узнал, что я здесь? — скрещиваю руки на груди, стараясь держать оборону.

— Совесть взыграла. Хотел понять, как ты. В каких условиях живёшь. Уж не к себе ли на Дальний Восток свинтила, к мамочке с папочкой? — усмехается.

— Даже если бы так — тебе-то что? Мы подали на развод. Ты согласился. Значит, всё, до свидания.

Он хмыкает, качает головой, медленно осматривая помещение. Я замечаю, как его взгляд задерживается на инструментах, на краске, на коробках с продукцией. Не просто любопытство — интерес. Анализ.

И тут холодок пробегает по позвоночнику. Неужели он хочет… что-то забрать?

— А вот теперь я уже не уверен, — будто невзначай бросает он, снова обводя помещение взглядом.

— В чём именно ты не уверен? В том, как нашёл меня? Я всё ещё жду ответа.

Он усмехается краем губ.

— Поспрашивал. Где-то услышал, где-то подсказали. Сказал, что подам в розыск — и вдруг начали говорить.

— Ага. Те же самые добрые люди, которые шептали тебе, когда я просто сходила в магазин или задержалась на работе.

— Им просто не всё равно. А ты, кстати, стала нервная. Они за тебя волновались. Я — волновался.

— Не надо. Не ври себе.

Голос мой становится громче, несмотря на все попытки сохранить спокойствие.

— Говори, зачем пришёл. Я хочу доесть ужин и закончить этот день без лишних драм.

— С этим вот прилизанным? — презрительно кивает он на дверь, за которой скрылся Вик.

— Это стильно. И в отличие от тебя, он ведёт себя как взрослый человек.

— Разве что для тех, кто долбится в зад, — с гадливой ухмылкой бросает он.

Я резко поворачиваюсь к нему спиной, сжимаю кулаки. От боли, унижения, от той ярости, которая рвётся наружу. Молчание становится тяжёлым, липким.

Он делает шаг ближе.

— Ладно, не обижайся. Я не просто так пришёл. Кристина в больнице.

Не понимаю, какое отношение это имеет ко мне. Ради неё значит прискакал сюда, нашёл меня буквально из-под земли?

— И?.. — разворачиваюсь, смотрю в упор. — Что это должно значить для меня?

— Она говорит, ты её довела. Угрожала, обвиняла. Из-за тебя — угроза прерывания. Ты этого хотела? Сама мечтала о ребёнке — и вот, теперь мстишь.

Слова его как удары. Он будто сам верит в эту ложь, сам себе её повторял, пока не поверил. Я отступаю на шаг.

— Ты… серьёзно? — выдыхаю. — Я пришла к ней только потому, что она этого хотела. Я ничего толком ей не сказала. Она сама начала. И я ушла, когда ей стало плохо. Это всё, Женя. Хватит вешать на меня вину за вашу грязь.

— Это мой ребёнок. И если ты хоть пальцем её тронешь — я тебя уничтожу, — голос его становится холодным, жестким.

— Угрожаешь мне? — делаю шаг вперёд. — Серьёзно?

— Просто предупреждаю. Держись от неё подальше. За сто метров.

— Не волнуйся. Добровольно точно не подойду.

Он окидывает меня ещё одним долгим взглядом, потом вдруг говорит:

— И да. Я передумал насчёт развода. Обоюдного согласия не будет.

Мир качается. Всё внутри проваливается в холодную пустоту.

— Ты... что?

— Появились обстоятельства. Так что теперь всё будет по-другому. На моих условиях, — бросает он, и, не дождавшись ответа, разворачивается и выходит.

Дверь за ним хлопает. Я стою, как вкопанная, потом медленно опускаюсь на пол, сползаю вдоль стены, обхватываю колени руками.

В груди жжёт, внутри всё клокочет от обиды, усталости и отчаяния. Почему? Почему нельзя просто отпустить? Почему я не могу начать сначала без того, чтобы кто-то снова и снова тащил меня в прошлое?

Разве я не заслужила хоть каплю уважения?

Я сижу, не двигаясь, наверное, минуту. Или десять. Всё сливается в какой-то вязкий туман. Голова гудит.

И вдруг я вспоминаю, как недавно мы с Виком ели лапшу в этой самой комнате. Я тогда подумала, что, может быть, у меня наконец появится кусочек жизни, который не разрушится в пыль.

Дверь приоткрывается.

Вик не говорит ни слова. Просто садится рядом. Не близко, но достаточно, чтобы я почувствовала — он рядом.

— Он ушёл? — спрашиваю у него тихо.

Он кивает. Горло перехватывает.

— Мне не нужно объяснений, Саш. Просто скажи, что ты в порядке.

— Пока не уверена, — шепчу, и чувствую, как по щеке катится слеза.

Он тянет со стола салфетку и молча протягивает. Я беру, утыкаюсь в неё носом, и впервые за долгое время позволяю себе просто — быть слабой. Хотя бы на минуту.

34 Вик

— Саш, я выйду ненадолго, сейчас вернусь.

— К-куда? Ты же не собираешься…

— Всё будет хорошо, не переживай.

Выруливаю из салона в коридор торгового центра. Когда Евгений выходил, я обратил внимание, что он пошёл направо. Значит, догнать его не составит труда. В той стороне только один выход, и прошла всего пара минут.

Коридор освещён ровным, холодным светом потолочных ламп. Свет отражается от отполированных кафельных плиток, бросая блики на стены. Я слышу далёкий гул голосов, но сосредоточен только на одном — на фигуре, удаляющейся к парковке.

Во мне зудит то чувство несправедливости, которое я ощущаю по отношению к Саше. Этот её бывший — тот ещё фрукт. Явно его не беспокоит совесть. Он поступает так, как будет удобнее ему, и не испытывает ни капли сожаления.

В голове не укладывается, как можно было спокойно смотреть, как твоя жена уходит из вашей квартиры, и даже не поинтересоваться, куда? Какие бы ни были отношения, как бы они ни заканчивались, каким дерьмом нужно быть, забивая на всё хорошее, что между вами было?

Я ускоряю шаг, будто каждая секунда промедления может стоить мне чего-то важного. В груди нарастает злость. Выбегаю из торгового центра — воздух снаружи прохладый, пахнет асфальтом, свежестью после дождя. Евгений уже почти дошёл до своей машины.

— Евгений!

Он оборачивается и недовольно смотрит на меня исподлобья.

— Что, успела пожаловаться на меня? — кивает в сторону Саши.

— Нет, она мне не жаловалась. Но у меня всё равно есть желание выяснить, почему ты не снял ей жильё, не обеспечил её безопасность.

— С какого перепуга я должен это делать? — с искренним недоумением он даже перестаёт крутить в руках телефон.

— Ты знал, что ей некуда идти.

— И? Это был её выбор. Я всё ещё готов пустить Сашу обратно. Но гордость ей не позволяет это сделать. Зато жить на полу в подсобке очень даже. Знаешь, есть такой тип людей, который всегда стремится вернуться к своему настоящему уровню. Ты можешь дать ей всё, весь мир к её ногам положить. Но она этого не оценит. Найдёт, к чему прицепиться. Зациклится на этом и будет долбать, долбать… Пока ты не перестанешь видеть в ней ту, которую выбрал когда-то и искренне полюбил.

— Какая проникновенная речь, я тронут, — с сарказмом прижимаю руку к груди, чувствуя, как внутри всё кипит.

— В тот момент, когда я это понял, не смог уйти. Чувство долга держало. Поэтому и вышло так, что долгое время встречался с Кристиной тайком.

— И что же мешало тебе позже разойтись по-человечески?

— Жалел её. Представил, кому она такая нужна будет, ущербная. Так что я тебе дам дружеский совет: пока не стало поздно, мотай удочки и ищи себе нормальную бабу.

Какой же отвратительный урод этот Евгений. Надо очень постараться, чтобы выбрать такого среди сотен нормальных мужиков. Но женщины с энтузиазмом бросаются в отношения и с такими в том числе. Приводят домой, начинают со всей энергией перевоспитывать, надеясь, что уж с ней-то он как заживёт, осознает все свои косяки. А ей медаль на шею повесит, как самой лучшей жене в мире, и спасибо скажет.