Людмила Дюбург - Париж встречает дождём
Когда-то, еще до туризма, она работала в журналистике. Ей вспомнилась та ее последняя статья, написанная после известных октябрьских событий 93-го года у Белого дома. «Только у диких и дряхлых народов история пробивается убийствами» – материал под таким заголовком, заимствованным у Герцена, вызвал ожесточенные споры в редакции. Веру упрекали в близорукости и поддержке «старого режима». Это они-то, новоявленные либералы. Уж чья бы, как говорится, корова… Но, выходит, правы были? Выходит, теперь, спустя годы, она с ними невольно согласилась? Что эволюция без войны невозможна? Что только так народы могут стряхнуть «дикость» и «дряхлость?» Вопросик тот еще.
– Да, есть такое. Читаешь – все правильно, просто, но нереально же. Утопия. Возможно, текст был несколько перегружен философскими размышлениями, отец увлекался философией. И рай показан далеко не так, как его себе представляют. Без пения ангелочков. Получалось, что и в раю те же интриги, те же дебаты, что на земле. Короче, пьесу не приняли. Сложно сказать, почему. Может, народ, все еще не отошел от войны, хотелось простоты. Причем сюжет, диалоги, место действия – оригинальные, сделаны профессионально. Отец расстроился, конечно, – продолжал Тьерри. – Мать за него вступилась, письма писала в официальные инстанции. Но он сник, заболел, а меня отправили к дяде, в Блуа, чтобы не травмировать, как родственники объяснили. Позже я понял, что она хотела полностью посвятить себя уходу за отцом.
Я вернулся в Париж уже после его смерти. Мать не хотела говорить о нем. Раздражалась, когда спрашивал. И никогда не ездила к нему на кладбище, даже в День Всех Святых. Хотя получала неплохую пенсию. Но деньги для нее вообще ничего не значили. Они с отцом ничего не накопили, несмотря на приличную зарплату. Путешествовали, ходили в рестораны, принимали гостей. Образ жизни она и потом не изменила, когда его уже не стало. Элизабет, сестра, ее критиковала. Да и другие родственники тоже. Отца считали безответственным чудаком, мать – легкомысленной. Но почему-то помощи всегда просили у моей матери.
– Элизабет, которая звонила по вечерам и занимала телефон?
– О, да! Это была просто пытка: сначала выслушивать ее жалобы, потом давать советы, а затем еще не реагировать на критику. Как мать выдерживала – не знаю. Конечно, у меня уже своя жизнь была, я не вмешивался. Кстати, Элизабет отблагодарила мать за терпение – оставила ей все состояние, правда, воспользоваться им не пришлось. Не успела.
– Выходит, ваша мама не очень-то и горевала, потеряв мужа?
– Иногда я тоже так думал. Раньше. Гораздо позже понял, что как раз наоборот.
Она любила в отце артистичность его натуры. Помогала и поддерживала во всем. Пьесу перепечатала несколько раз. Тогда же не было компьютеров. Прощала ему чудачества.
– А что за история с потолком? – Вера вспомнила, как Ги, приревновавший «к тени мужа», отчаянно пытался завоевать сердце беспечной возлюбленной.
– История с потолком? Откуда вы знаете? – удивился Тьерри. – Ах, да, забыл. Ги писал… Действительно веселая история, – оживился он. – Отец находил наш потолок слишком белым и скучным. Поэтому однажды он взял кисть, макнул ее в банку с зеленой краской и мазками разукрасил весь потолок. Точки такие, знаете, поставил… Мать пришла и давай хохотать. Ей понравилось. Сказала, что у нас на потолке трава выросла.
Чем больше Вера слушала Тьерри, тем больше подпадала под шарм Мари-Анж, понимая, чем та покорила своего мужа, Ги, многочисленных друзей, Элизабет.
Это была женщина-бабочка, легкая, порхающая. Неуловимая. Свободная. Вокруг нее было пространство, и всем в нем находилось место. Она расширяла и расширяла границы своего космоса, ничего не требуя взамен. Ее рано ушедший из жизни муж был под стать – такой же оригинал. Когда его не стало, вакансия на свободное место даже не объявлялась. Ее просто и быть не могло. В какой-то момент она, возможно, захотела жить «как все». Тогда появился Ги. Но чувство, сильное по энергетике, в котором преобладало желание опекать, окутать предмет обожания нежнейшей заботой в конечном итоге оказалось невостребованным. Любовь, похожая на электрический заряд, могла бы ее раздавить. Подчинить. Мари-Анж испугалась. Ей не требовался весь мир у ног, достаточно было лишь травы на потолке.
– Может, мать и осталась бы с ним, – прервал ход размышлений Тьерри. – Если бы не Жак.
– А это еще кто?
– Жак Барышефф. Он вмешался.
– Русский?!
– Урожденный. Его отец, Пьер, уехал в Россию еще до революции, вместе с родителями. По-русски, Пьетр, так? Точнее, они просто остались в Ницце в собственном доме, не вернувшись в Россию. Это была состоятельная семья из Санкт-Петербурга, имевшая свое ателье по пошиву детской одежды. Может, и детям вашего последнего царя шили, Жак так говорит. Пьер получил финансовое образование, женился на француженке. Дети у них родились, в живых теперь только Жак остался. Интересно, что он никогда не был в России!
С матерью моей они случайно познакомились, произошло это примерно в то время, когда у нее еще был Ги. Мать немного рассказывала. Жак – полная противоположность Ги. Авторитарный, капризный, эгоистичный. Ревновал, видимо – он же в курсе был. Потом, спустя пару лет, она узнала, что однажды Жак залез в ее сумку, нашел в записной книжке номер телефона Ги и позвонил ему. Сказал, что дама занята, довольна и оставьте ее в покое. Мать долго понять не могла, куда Ги подевался? Первое время ждала его звонка. Потом выяснила, что это Жак. Сам признался. Сразу не сказал, а позже уж ей все равно было. Впрочем, может, именно такой вариант ее и устраивал. Жак был приятелем, не более того. Они встречались только по выходным, иногда в отпуск вместе ездили. Ги желал большего.
– Это называется «интим не предлагать», – пошутила Вера, произнеся известное выражение по-русски.
– Не понял, – Тьерри захлопал глазами. – Что это вы сказали?
– Да неважно.
Надо же! Еще и урожденный русский туда затесался, сыграв весьма неприглядную роль в любовном треугольнике! В ней вдруг проснулся патриот – не мог этот чертов Жак оказаться немцем, итальянцем, на худой конец американцем! Так нет же – русский! Да еще урожденный. И выясняется, что именно с ним, а не с нежно влюбленным Ги, провела Мари-Анж последние годы – пусть даже и в платонически-дружеских отношениях.
– Кстати, он вас к себе пригласил.
– Меня? Каким образом?
– Узнал, что я познакомился с женщиной из России, и очень захотел с вами поговорить. Правда, я не сказал, при каких обстоятельствах мы познакомились. Ему лучше бы не знать про письмо. История старая, забытая. По-своему он к матери хорошо относился. После ее смерти я его навещаю иногда по выходным, звоню. Теперь это старый, больной, одинокий человек. Скучает очень. Приглашает вас на сидр. Ну и меня тоже заодно, – Тьерри вопросительно посмотрел на Веру.
