Светлана Борминская - Цыганочка с выходом
— А нач. РОНО — Пустышкина!
Ниночка Ивановна сочувственно глядела то мне в глаза, то на живот и говорила-говорила, не поймешь, шутит — нет, но глаза были серьезные…
Уже с каталки, на которую меня положили две роддомовские бабушки с круглыми личиками, я сунула рыжую дешевую барсетку в руки Нины Ивановны.
— Спрячь, Ниночка! Там деньги!
— Спрячу, Наташ, не беспокойся, — положила она в свой пакет сумочку с деньгами.
— Как бы Октябрик не порвал! — охнула я на весь коридор. — Ой, рожу!..
— Слушай, — тихо сказала Нина Ивановна.— У меня дома есть банки из-под кофе, на сушилке стоят, под самым потолком. Если что… ну, мало ли, деньги там.
Я закрыла глаза и отключилась.
ИЗ ЖИЗНИ КОКУРКИНОЙ Д.И.— У меня СПИД, и я голубой, — закончив половой акт, обрадовал Дарь Иванну этот странный незнакомец, без спроса зашедший в ее дверь.
— Правда? — подслеповато щурясь, задумалась веселая старушка. — Переведите на русский литературный язык.
— У меня — ВИЧ, и я — педераст, — членораздельно и с душой выговорил гость.
В бедламе кокуркинской квартиры повисла жуткая тишина.
— И что теперь? — смущенно спросила Дарь Иванна. — Что же ты со своей заразой везде ходишь и трясешь? Ходишь! И трясешь! — Залилась краской гнева Дарь Иванна. — А? Что же я теперь тоже голубая и спидозная?
— Да, — печально обронил незнакомец, надел брюки-стрейч и ушел, оставив Дарь Иванну с ее бедой одну-одинешеньку.
Времена пошли…
* * *Альбина лежала на долларах и рассуждала:
— Есть женщины, как женщины, я — другая…
Альбина считала себя скрипкой Страдивари… За тридцать лет она успела трижды побывать замужем, это только официально.
— Да, — Альбина погладила деньги и продолжила: — Скрипка Страдивари с возрастом, если ее не поели жуки, год от года становится дороже, легчая при этом на грамм или гран, а вот женщина даже самая дорогая и блистательная неизбежно теряет в цене, в загадочности, скажем так… напустим туману…
И все три замужества Альбины, совершенные по расчету, не принесли ей не то, что богатства или там счастья, они ее просто довели до грабежа на лестнице.
КРИК СОВЫС ночи 19-го насильник ходил и высматривал себе жертву. Насильником вдруг почувствовал себя примерный семьянин Мальков и быстро переквалифицировался из геронтофила в маньяки…
А перед этим, квартира 46:
— Порнушечку поставь, — попросил Мальков супругу.
— Все есть! — парировала Зина Малькова, ненавидяще глядя в мутные глазки мужа. — Говна хочу! Да, Мальков?
— Хочу! Говна! — не выдержал 31-летний глава семейства Мальковых и бросился к дверям.
Дарь Иванна Кокуркина встретила его терпеливой улыбкой все повидавшей женщины. Все-все повидавшей.
— Вставай! Чего разлеглась? — обычно орал на старушку Мальков.
— Сейчас, касатик… ой, так я ж у себя дома, хочу лежу, хочу нет.
— Хочу! Не хочу! Все равно вставай! — потребовал Мальков и тут вдруг подумал: а не податься ли ему в насильники?..
К обеду бабушка Кокуркина собралась на рынок и пошла к трамвайным путям. В трамвае было, как в аду. Человеки, набившиеся в полежаевский трамвай, в тот день ехали очень тесно.
— Вы не подскажете?.. До лепрозория далеко ехать? — умаявшись стоять на одном пальце, наклонилась и подышала в ухо нервной даме с синевой под каждым глазом, Дарь Иванна.
— Не же… ды!.. зна!.. — выдохнула дама на весь трамвай и, держась за ухо, вскочила и бросилась на выход «по головам».
Кокуркина быстро ухватила задом освободившийся стульчик, села и блаженно вздохнула.
«Надо было ей еще про СПИД сказать и про то, что я теперь голубая», — вспомнила утрешнее происшествие с ней Дарь Иванна, но было уже поздно.
Кв. 47, ВЕРСИЯ КОКУРКИНОЙПо ночам в подъезде «Z» ходило по этажам и нажимало на звонки привидение бывшего прокурора Бархатова.
Те, кто его видел, а это в основном была жительница третьего этажа кв. 42 Дарь Иванна Кокуркина, утверждали — старый прокурор был одет только в одни трусики «Танго», на глазах у него была повязка, как у Фемиды, только из женского лифчика с люрексом, и прокурор изредка делал фрикционные движения, предварительно прошептав: «Извините…»
— Какой бред! — стыдили Кокуркину соседи. — Дарь Иванна, Бархатов до сих пор жив!
Массивная дверь, за которой жил бывший прокурор Бархатов, всегда была тщательно закрыта. В глазок величиной с блюдце зорко просматривал лестницу, подходы к четвертому этажу и всех проходивших мимо его квартиры людей, старик в инвалидной коляске — обезноживший когда-то прокурор.
То, что у соседки Альбинки, как называл Альбину Бархатов, появились деньги, он понял, насмотревшись в глазок, еще 15 мая и был готов, а к чему именно, вы поймете чуть-чуть дальше.
НАТАША 24 июняЯ вышла из роддома в 2 часа дня, меня никто не встретил. В кулечке, который мне вручили на выходе, попискивала моя Глафира в подаренном одеяльце в серо-голубую клетку и паре тонких пеленок с больничными штампами.
Конечно, я знала, куда идти, и постояв у роддома, чтобы обрести равновесие и привыкнуть снова ходить, а не лежать, сделала первый шаг к аллее, через которую была видна проезжая часть Весеннего проспекта. Глафира рванулась из свертка и пискнула громче, когда мы с ней втиснулись последними в городскую «четверку» — местный синий с белой манишкой трамвай.
На шестой остановке я сошла, держась за ребристый поручень, Пакет с вещами разорвался и выпал из рук. Я как раз наступила на косметичку, спрыгнув прямо на нее. Низ живота тянул, сердце хотело пить, а в горле кололо. Был жаркий до безобразия день. Трамвай зазвенел и как по маслу поехал дальше, а я, собрав одной рукой вещи и завернутые в газету документы, сложила все в пакет и, ухватив покрепче Глафиру Дмитриевну, тихо пошла в сторону Архангельской улицы.
Я вошла в подъезд, набрав код. Перед этим на меня недоуменно высунулась и смотрела из окна Кузькина — пожилая тетка с тремя подбородками…
— Вы к кому? — скрипуче спросила она, чуть не вывалившись из окошка.
— Я тут живу с мужем, — прижав Глафиру поудобнее к животу, сказала я пересохшим ртом. — Дайте попить.
— Ну, на, попей! — пошарив где-то за спиной, она вытянула и сунула мне полбутылки «Колокольчика».
— Спасибо, тетя Ир, — я проглотила теплой приторной жидкости и охнула.
— Лифт не работает, — высунувшись из своего окна по пояс, старуха не сводила с меня глаз. — Тебя Наташкой зовут?..
— Да, ну я пойду, — я сделала два шага к подъезду, Глафира пискнула, а Кузькина вдруг сказала мне вслед:
