Светлана Борминская - Цыганочка с выходом
— Иди отсюда, — послал его подальше Илья Леонидович, которому было отчего-то пасмурно донельзя, невмоготу, в общем.
— Ну, отчего же? Ну, почему же? — уперся философски настроенный гость с черными пятками.
— Заладил со своим плачем. Пошел вон! — нехотя вскочил Илья Леонидович.
— Я пойду. Но я вернусь, — встал пришлый и, сверкая пятками, двинулся к выходу.
— Иди-иди. Тьфуу-ууу! Надо в притончик сходить. Успокоиться.
Притончиком Илья Леонидович называл квартиру Кокуркиной. Он там иногда ночевал в жуткие морозы и когда с неба лил потоп. По необходимости. Кокуркина его даже не замечала, а то бы непременно выгнала. Но бедлам в квартире у старушки был такой, что наличие одного-единственного бомжа было совершенно не заметно, только не надо было слишком громко храпеть, а если чуть-чуть, то ничего, вполне можно.
Как раз в эти числа Илья Леонидович почти завершил свой главный жизненный труд, который назвал просто и без комплексов — «Теория разрушения страны. Последнее десятилетие».
Еще бы! Илью Леонидовича можно было понять, когда, вернувшись из Москвы ночью после облавы на попрошаек Ярославского вокзала он с изумлением рассматривал два кровоподтека — на спине и на животе.
— Страну убивают! — с ходу усевшись за ящик на ведро, начал писать Илья Леонидович:
«Призрак бродит по России. Призрак больших денег.
Многие их видели, некоторые держали в руках, а несколько миллионов сильно невезучих российских людей, быстро сошли на нет и кончились, в прямом смысле слова, от свалившейся больше десяти лет назад на их головы нищеты.
В 89-м мы вступили в несчастную эпоху разворовывания страны.
Если что-то не жалеть и не заботиться — оно просто исчезнет с лица земли…»
Илья Леонидович дописал, и ему стало плохо, заболел бок. Он умылся из ведра дождевой водой и лег спать, не поужинав и не зная, что завтра наступит 19 июня.
День, который, сильно напугав, наполнит его жизнь новым смыслом. Хотя потом чем все это закончится, он и сам не поймет, потому что все будет, как во сне, — было, не было?
* * *Какой-то местный шутник, по-видимому, чистая шпана — аккуратно надписал три буквы и получилось вот что:
Опорный пункт охраны беспорядка.
НАТАШАЭтот день 19 июня был какой-то невыносимо длинный.
В то утро Дима вернулся с улицы, еще раз поцеловал меня и сказал:
— Наташка, не выходи сегодня из дома, может быть, приедет один человек, ну тот, что мне должен…
— Не смеши, — сказала я.
— И еще… — Дима постоял у двери. — Наташ, может, мне показалось, но я видел у подъезда «Шевроле» с красноуральскими номерами и, помнишь, того, с титановым лицом?
Еще бы я не помнила Валерия Бобровника…
— Ну и что? Его же убили, по телевизору сказали, я сама слышала. Да мало ли… совпадение и все. Кому мы нужны? Мы ж им все оставили…
— Ну, все-таки, посматривай, — протянул Дима. — И не ходи сегодня никуда… Дай, чмокну, ну дай!
— Да ладно, — отмахнулась я. — Иди, а то опоздаешь!
Я посидела с минуту и поднялась.
— Ах!..
Из меня хлынула водичка и полилась прямо на крашеный пол.
Я вышла, едва шагая, как утка, на улицу и крикнула:
— Дима, у меня воды отошли!
Но мужа уже не было…
С дороги, звеня, отъезжал невидимый отсюда трамвай.
— Октябрь, быстро в комнату! — с порога поняла мое состояние Нина Ивановна. — Тебе в роддом, давай я тебя соберу?
Мальчик, зло сверкнув глазами и выругавшись, как взрослый, нехотя ушел.
— Такой противный стал, — потерла лоб Ниночка и вздохнула. — Не слушается… а вчера к Кокуркиной зашел, подсматривал, как она в туалете… кошмар, в общем!
— Фу-уу, — сказала я, представив Дарь Иванну.
— А эта ведьма его шваброй выгнала, — шепотом сказала Нина. — Швабру об него сломала, а ему хоть бы что, не понимает…
Я стояла, чувствуя, что силы мои уходят, низ живота тянул…
— Тебя проводить? Или сама тихо спустишься?
— Сама, — почему-то сказала я.
— Я через пять минут, все закрою и к тебе, — чмокнула меня Ниночка, и я вышла из ее квартиры.
Я и забыла, что оставила комнату незапертой.
— У тебя там гость сидит! — высунул из ванной физиономию Саркис, одна его щека была намылена. — Мы его впустили, у тебя в комнате ни хрена же нет! Дед какой-то…
Я не стала отвечать, только вежливо кивнула и заглянула в нашу комнату, ожидая там увидеть кого угодно, но…
У окна стоял плешивый субъект в мятом костюмчике из синего кримплена двадцатилетней давности, в руках у него торчала рыжая барсетка за «рупь двадцать». И я его узнала.
«Женильный костюм!» — вспомнила я гостя из прошлого. Шит на заказ в ателье индпошива.
— Страшно рад, здравствуйте, — сказал гость.
— Здравствуйте, — непослушными губами пролепетала я, подумав: «Алмазы Якутии приехали».
Плешивый внимательно посмотрел на меня, подошел к двери и закрыл ее перед носом Саркиса, который в набедренной повязке зачем-то стоял и слушал нашу беседу.
— Будьте любезны, — спросил «кримплен». — Плиз?
— Сэнк ю? — сказал, как отрезал Саркис и пропал где-то в стороне кухни.
— Наташ, — обернулся ко мне визитер и протянул барсетку. — Долг!
— Да, — промямлила я.
— Там деньги, спрячь, — уже с порога напомнил он.
— А у меня воды отошли, — поделилась радостью я.
— Ух, ты! — так и не вышел он.— И что теперь будет? — я увидела — он перестал дышать.
— Ди-иииима на рабоооотуууееехал! — набрав воздуху, зарыдала я и начала икать. — И как мне теперь? У меня мама в Японии, — зачем не знаю, сообщила я.
— В Хиросиме работает? — понимающе кивнул визитер. — Наташ, деньги тут не оставляй, — и кивнул на стену за которой Мазут и Саркис отрабатывали друг на друге удары. — Упрут.
Я повесила барсетку на одну руку, пакет с документами и сменным бельем — на другую и беспомощно посмотрела на человека, которого видела второй раз в жизни.
И тут началась первая моя схватка и вбежала Нина Ивановна, в машину меня вносил, кажется — он, потому что Ниночка меня просто не подняла. Даже в самых смелых мечтах, да никогда, никогда я не рассчитывала, что рожать я поеду в коллекционном «Астон-Мартине» и водитель в «кримплене» сливового цвета будет жать на газ, а я — кричать: «Рожу-ууу!»
Ребенок колотил ножками и рвался наружу, а Нина Ивановна успокаивала меня все семь минут езды до роддома:
— Наташ, у нас тут, послушай, психиатр района — Бредов!
— Ой, — держась за живот силилась улыбнуться я.
— А главный нарколог города — Ширяев!
— Да? Ой!
— Закругляйтесь, — зачем-то сказал «кримплен», подъезжая к роддому.
