Кейт Фернивалл - Содержантка
Папа, а ты бы хотел лишиться ребенка? Лида снова взялась за сумку, вынула из нее блокнот и карандаш. Начав ими новый ряд на одеяле, она добавила в него нераспечатанный флакон розовой воды, который подарил ей в дорогу ее овдовевший отчим. Милый Альфред. Он вернулся в Англию и, если бы услышал ее сейчас, наверное, умер бы от стыда. Для англичанина разговаривать с совершенно незнакомым человеком о потере сына равносильно пытке. Это что-то немыслимое. Но здесь, в России, все было иначе. Здесь границы дозволенного были размыты, и Лида уже научилась ценить это, поскольку это помогало открывать многие двери.
— Елена, — неожиданно улыбнулась она, — давайте выпьем за вашего сына.
Она достала из сумки наполовину пустую бутылку водки с маленьким оловянным стаканчиком на горлышке.
Глаза Елены заблестели. Она бросила окурок сигареты на пол и растерла его ногой. Пока Лида открывала бутылку, гостья захлопнула за собой дверь и плюхнулась на соседнюю кровать, отчего у той жалобно зазвенели пружины.
— Давай, подруга. Наливай!
Лида наполнила стаканчик до краев, но вместо того, чтобы передать его женщине, сама отпила из него, а бутылку передала Елене, которая приняла ее с радостной улыбкой.
— Будьте здоровы, — сказала Лида.
Они выпили, Лида из стакана, Елена из бутылки. Жидкость обожгла Лиде горло, ей тут же стало плохо, но она сделала еще один глоток.
— Не обижайте его, Елена.
— Кого? Сына? Уже слишком поздно об этом думать.
— Нет, я имею в виду Льва.
— Ха! Ты что ему, мать?
— Да. Мать, сестра и няня, и все в одном лице.
Елена рассмеялась и снова приложилась к бутылке.
— В таком случае повезло ему.
Лида чуть подалась вперед.
— Вы так думаете, Елена?
— Ну конечно! Ты с ним нянчишься, с братом твоим он воюет, а со мной… отводит душу, скажем так. — Она по-цыгански передернула плечами, отчего грудь ее затанцевала (проделала она это мастерски).
— Товарищ Горшкова, — мило улыбаясь, промолвила Лида, — а вы, часом, не шлюха?
Елена моргнула, шумно вздохнула, как будто обиделась, но потом запрокинула голову и громко захохотала, ее тяжелые груди снова запрыгали, да так, что, казалось, еще немного — и они лопнут.
— Зоркие у тебя глазки, как у змеи, товарищ Иванова. — Она отерла слезы тыльной стороной ладони и влила в горло очередной глоток водки. — И как же ты догадалась, а? Такому ребенку, как ты, рано еще знать о подобных вещах-то.
— Просто вы так смотрите на мужчин. Как будто их… можно использовать. Как будто они инструменты, а не люди. Я видела такой взгляд в глазах раскрашенных девиц в Цзюньчоу.
— Так ты думаешь, я использую твоего казака?
— Да. И мне интересно знать, для чего.
— Что ж, на этот раз ты ошиблась, подружка. Мне-то в шлюхах ходить недолго осталось. — Она откинулась на деревянную спинку кровати и покачала ногами. — Оно и неудивительно. Сама посмотри на меня.
Они обе посмотрели на ее отражение в зеркале: под юбкой — широкие, как подушки, бедра, живот, свисающий мягкими складками жира, синие узлы варикозных вен под чулками. Они рассматривали ее тело так, будто оно принадлежало кому-то постороннему. Лиде никогда раньше не приходилось участвовать в столь интимном созерцании, и потому она немного смутилась.
— Некоторым мужчинам, — заметила Лида, — нравятся полные женщины. — На самом деле она была далеко не уверена в этом и все же решилась высказаться.
— Черт! Ты еще слишком молода, чтобы знать, что нравится мужчинам.
Лида отвела взгляд от бледных глаз гостьи, злясь на себя оттого, что почувствовала, как по шее поднимается вверх к лицу густая краска стыда. Она понадеялась, что женщина решит, будто это от водки.
— Ага, понятно! — Елена вся засияла от предвкушения интересного разговора. — И кто он? — Она соединила руки за головой, отчего ее грудь воинственно поднялась.
— Кто?
— Тот, от которого у тебя горят щеки и глаза тают, как масло на солнце. Ты о нем только думаешь, а у тебя уже ноги ватные.
— У меня никого нет. Ошибаетесь вы.
— Ой ли?
— Да. — На какой-то миг их взгляды снова встретились, но на этот раз в глазах Лиды чувствовалась враждебность. Потом она снова занялась своими вещами, взяла щетку и повторила: — У меня никого нет.
Лида услышала, как женщина сделала еще глоток, но после этого раздался звук завинчивающейся крышечки. Это удивило девушку. Какое-то время они молчали, и Лида уже начала надеяться, что гостья сейчас уйдет.
— Я отдала его, — вдруг заговорила Елена, закрыв глаза. Ресницы у нее были длинные и густые, намного темнее, чем волосы. — А потом разрешила им забрать его. Какая мать способна на такое?
— Вы о своем сыне? О том, что погиб в лагере? Как его звали?
— Даниил.
— Красивое имя.
Елена улыбнулась. Глаза ее были все еще закрыты, и Лида решила, что в эти секунды она представляла себе сына.
— Он был красивым?
— Всем вам, молоденьким, кажется, что настоящий мужчина должен быть высоким черноволосым красавцем.
Лиде представился Чан Аньло, и у нее вдруг пересохло в горле.
— Мне сорок два, — сказала Елена. — А Даниила я родила в шестнадцать. До этого я уже год в борделе провела. Мне позволили его оставить у себя на четыре недели, но потом… — Неожиданно она открыла глаза. — Ему в нормальной семье было лучше.
— Он знал?
— Обо мне?
— Да.
— Нет, конечно нет. Но, — бледные глаза Елены прояснились, — я узнала, где он живет, и стала наблюдать, как он взрослеет. Сначала шаталась вокруг его школы, потом смотрела, как он ходил в строю на парадах.
Лида потянулась через кровать и прикоснулась к руке женщины, совсем легонько.
— Вы, наверное, тогда гордились им.
— Да, гордилась. Но сейчас я им не горжусь. Я хочу забыть его.
— Разве могут родители забыть о детях?
— Ох, могут. Нужно ведь и свою жизнь устраивать. Да и что такое дети-то? Обуза, да и только.
— Я подумала, что… — Лида замолчала. Опрокинув в себя остатки водки в стакане, она спросила: — А Лев знает?
— Что знает?
— О вашем… занятии?
Елена улыбнулась, и на этот раз в улыбке ее была теплота, видя которую Лида поняла, чем эта женщина может привлекать мужчин.
— Разумеется, нет, — усмехнулась Елена.
— Так зачем вы мне все это рассказываете?
— Да, в самом-то деле, зачем? Наверное, потому что дура.
