Пенни Винченци - Злые игры. Книга 1
Энджи тщательнейшим образом подготовилась к этой беседе. Сьюзи растолковала ей, насколько важна такая подготовка. Энджи сходила в расположенную в Вестминстере большую публичную библиотеку и посмотрела статью о Кейтерхэмах в справочнике «Кто есть кто»; оттуда она узнала, что Александр Кейтерхэм — девятый граф в своем роду и что свой титул и имение — Хартест-хаус в Уилтшире — он унаследовал, когда ему было девятнадцать лет. В апреле 1960 года он женился на Вирджинии Прэгер («единственной дочери Фредерика и Элизабет Прэгеров, проживающих на 80-й Восточной улице в Нью-Йорке и в имении Бичез в Ист-Хамптоне, Лонг-Айленд», говорилось в справочнике). У них была дочь, леди Шарлотта Уэллес, родившаяся в январе 1962 года.
— Да, это Хартест, — ответила Вирджиния, слегка удивленно посмотрев на девушку, а потом поворачиваясь к висевшему на стене позади ее стола чертежу, выполненному в свое время самим архитектором; на нем были рисунок и общий план дома. — Вы молодец, что сразу узнали его.
— Я же готовилась, — сказала Энджи, взглянув на хозяйку с быстрой, почти заговорщицкой улыбкой.
— Что значит «готовились»? — спросила заинтригованная Вирджиния.
— Ну, я понимала, что мне предстоит эта беседа с вами, и потому решила что-нибудь предварительно о вас узнать.
— По-моему, это весьма предусмотрительно. — Вирджиния улыбнулась ей.
«Какая у нее мягкая и теплая улыбка, — подумала Энджи, — словно лицо вдруг начинает светиться изнутри; а когда она не улыбается, лицо ее кажется очень грустным». Эту грусть Энджи замечала и раньше, на некоторых фотографиях. Она отметила про себя и то, что графиня оказалась чрезвычайно красивой. Намного красивее, чем она себе представляла раньше. Фотографии, даже если на них хорошо прорисовывались правильный, похожий на сердечко овал лица графини, ее до невозможности безупречно прямой нос и изящно изогнутые линии крупного рта, все же и отдаленно не могли передать все своеобразие ее темных, с медным отливом волос, очень бледной кожи слегка кремового оттенка и поразительного цвета ее золотисто-коричневых глаз. А еще Энджи понравилось, как была одета леди Кейтерхэм: если именно так одеваются люди со вкусом и средствами, то Энджи самой не терпелось как можно быстрее попасть в этот круг. На Вирджинии был бледно-розовый костюм из слегка жеваного твида, по кромкам воротника, рукавов и карманов отделанный темно-синим, с большими золотыми пуговицами. К жакету была приколота не брошь, а белый цветок; туалет завершали золотые сережки с жемчугом и двуцветные, темно-синие с белым, туфли с ремешком вокруг ноги. Энджи еще не понимала этого, но перед ней был ансамбль от Шанель, классический для этой фирмы по стилю и изготовленный на заказ.
— Ну что ж, — проговорила Вирджиния, — присаживайтесь, мисс Бербэнк. Хотите кофе?
— С удовольствием, — кивнула Энджи, которая терпеть не могла кофе и все бы отдала сейчас за чашку крепкого сладкого чая. — Спасибо. Без молока и сахара, пожалуйста, — добавила она, пока Вирджиния наливала и передавала ей чашку. «О господи, кажется, начало хуже некуда».
— Так вот, — продолжала Вирджиния, — давайте я вам расскажу, кто мне нужен. Наверное, это должна быть секретарша, потому что придется кое-что печатать и заниматься перепиской; но на самом-то деле мне нужна больше чем секретарша — или, скорее, меньше; мне нужен кто-то, кто мог бы быть моим помощником, но выполнять при этом самые заурядные обязанности: отвезти-привезти, доставить образцы клиентам, забрать из мастерской готовые занавески и тому подобное. Вы бы взялись за такую работу, мисс Бербэнк?
— Разумеется. — Энджи постаралась придать своему голосу такую интонацию, чтобы не показать, что она считает подобный вопрос идиотским.
— Знаете, многие от такой работы сразу отказываются. Считают, что их учили быть секретаршами, а не посыльными. А вы… водите машину?
— Не совсем, — осторожно ответила Энджи. — Я еще не сдала на права. — Трудно сдать на права, если для их получения тебе не хватает возраста.
— Очень жаль. Тогда, наверное, придется вам пользоваться такси. Какое-то время.
— Возможно, так будет даже лучше, — сказала Энджи. — Да у меня и машины-то нет.
— Ну, это не проблема, — с ноткой нетерпения в голосе проговорила Вирджиния. — Вы могли бы пользоваться моей. Это же ясно.
— Да. Конечно. — «Господи, похоже, с каждой минутой становится все жарче и жарче».
— Ну что ж. Насколько я понимаю, печатаете и стенографируете вы очень хорошо. Агентство дало о вас отличный отзыв.
— Спасибо. — Верная подружка Сьюзи; она действительно выложилась до отказа; Энджи надеялась, что сумеет не подвести ее.
— Э-э… а сколько вам лет, мисс Бербэнк? Действительно двадцать? На вид вам столько не дашь.
Золотисто-коричневые глаза с доброжелательным интересом внимательно смотрели на Энджи, и та вдруг почувствовала себя легко и улыбнулась в ответ:
— Нет. Конечно нет. Мне восемнадцать. На самом деле только восемнадцать. Но когда называешь свой возраст, все считают тебя такой молодой… Наверное, вы бы даже не стали со мной разговаривать.
— Ну почему же нет. Честно говоря, я так и подумала, что вам восемнадцать. Но, в общем-то, это несущественно.
— Спасибо. — Энджи снова улыбнулась. «Вот глупая корова. Небось, сочла бы существенным, если бы узнала, что на самом-то деле мне еще не исполнилось и шестнадцати».
— Расскажите мне о себе. Чем вы занимались до сих пор?
«Да ничем особенным, — подумала про себя Энджи, — во всяком случае, ничем таким, о чем я могла бы тебе рассказать».
— Так, главным образом пробовала то одно, то другое, — ответила она.
— Вот как? Наверное, это очень интересно, — сказала Вирджиния. — Каждую неделю новая работа. — В голосе ее был легкий оттенок тоски и сожаления.
— Не очень, — пожала плечами Энджи. — Только разберешься в делопроизводстве и запомнишь, кто какой кофе любит, как уже приходится уходить.
— И верно. А машинописи и стенографии вы учились в школе?
— Нет, на вечерних курсах, — осторожно проговорила Энджи.
Ей очень не хотелось, чтобы ее стали выспрашивать или попросили бы показать документ об образовании. Да и в самом деле, те ускоренные курсы, которые преподала ей Сьюзи, и бесконечные, до одури, упражнения, которые она проделывала сама, сделали из нее куда лучшую секретаршу, чем все эти финтифлюшки вроде Марси, с ее последнего места работы — она окончила школу Питмана, но терпеть не могла прикасаться к клавишам пишущей машинки, потому что от этого могли пострадать ее длинные красные ногти. Сьюзи и научила Энджи, и убедила в том, что она все умеет не хуже других; и действительно, это подтвердила самая первая временная работа, которую Энджи удалось получить; человек, у которого она тогда работала, сказал ей, что она превосходна и что лучшей у него не было за все лето. Конечно, отчасти такая оценка была связана с тем, что она не психовала, когда он щипал ее за задницу в укромных углах, и что всякий раз, когда она не поспевала за его диктовкой, перед тем, как попросить его диктовать помедленнее, она забрасывала ногу на ногу так, чтобы бедро ее было видно как можно выше; но фактом было и то, что она умела работать быстро, аккуратно и усердно и что на рабочем столе у нее никогда не скапливались бумаги. Она не могла понять других секретарш, работавших с ней вместе: те вечно дожидались, пока бумаги не начнут валиться со стола, и в результате сами создавали себе массу лишней работы; а кроме того, нужная бумага постоянно оказывалась где-то посреди этой груды и ее всегда приходилось искать.
