Пенни Винченци - Злые игры. Книга 1
— Иди ко мне, — сказала она.
Он снова замешкался, всего на мгновение, а затем опять принялся целовать ее, крепче, чем раньше; руки его гладили ее тело, прикасаясь то здесь, то там, изучая ее, вбирая в себя ее тепло, и она была вся в неистовстве, дрожа от любви и желания.
— Я тебя очень люблю, — произнес он, и голос его прозвучал вдруг как-то особенно нежно, почти грустно, — я тебя очень, очень, очень люблю. — Он оторвался от нее и начал медленно, очень медленно стягивать с себя одежду, ни на секунду не отводя взгляда от ее лица; потом встал, подошел к окну и закрыл ставни, так что комната погрузилась в темноту; затем вернулся к огромной постели и заключил Вирджинию в объятия.
Глава 4
Энджи, 1963
Энджи искренне надеялась, что сумеет все-таки удержаться и не наделать в штаны, однако, похоже, дело шло именно к этому.
Она поерзала на стуле, стараясь как-то заглушить неприятные позывы и гадая, сколько еще ей придется здесь дожидаться. О господи, нет больше сил терпеть! Нет, если за доступ к власти и успеху надо расплачиваться подобным образом, значит она все-таки не создана ни для того ни для другого. И чем только эта дура там занимается за закрытой дверью?!
Энджи оглядела крошечную комнатушку, в которой сидела; просто чтобы как-то отвлечься. Наверное, когда-нибудь здесь было нечто вроде комнаты для прислуги; графине Кейтерхэм, несомненно, должно было доставлять удовольствие заставлять посетителей дожидаться именно тут. Помещение вряд ли можно было назвать комнатой, скорее уж это был шкаф, внутри которого стояли лишь стул и маленький низенький столик с двумя аккуратно сложенными на нем стопками журналов: «Вог» в одной и «Дом и сад» в другой. У Энджи возникло желание полистать «Вог», но она понимала, что здесь ей следует проявлять интерес только к «Дому и саду»; попробовала было сосредоточиться на журналах, но испытываемое ею неудобство мешало это сделать. Энджи принялась считать. Когда дошла до пятидесяти пяти, дверь раскрылась, и прямо перед собой она увидела улыбающееся лицо, которое сразу же узнала: она много раз видела его на фотографиях в газетах и журналах, в колонках светских сплетен.
— Мисс Бербэнк! Простите, что заставила вас так долго ждать в этой ужасной конуре. Звонил один из моих клиентов, страшный зануда, вот и пришлось с ним столько времени объясняться. Заходите, пожалуйста!
Голос у говорившей был низкий, слегка хрипловатый, акцент ее оказался мягким и протяжным, вовсе не похожим на тот нью-йоркский диалект, резкий и как будто гундосый, который ожидала услышать Энджи. Она поднялась, с облегчением почувствовав, что мучившие ее позывы вдруг каким-то чудом прекратились сами по себе, и вошла вслед за графиней Кейтерхэм в ее кабинет. С порога Энджи осмотрелась, и ее поразило и приятно удивило то, что открылось ее взору: помещение, в которое она попала, оказалось совсем не похоже ни на что из виденного Энджи прежде; сама она и вообразить бы не смогла ничего подобного. Если представшая ее взгляду комната была примером работы леди Кейтерхэм, то такая работа Энджи определенно нравилась.
Весь подвальный этаж дома Кейтерхэмов на Итон-плейс был превращен в один большой зал; колонны, поддерживавшие потолок, были удачно скрыты за декоративными экранами, выполненными из затемненного густо-синего, с зеленоватым оттенком стекла. Выложенный керамической плиткой пол повторял эти же цвета, но только в очень бледных, холодных, почти ледяных тонах; стены же — там, где их можно было рассмотреть за бесчисленным множеством вставленных в рамки архитектурных схем и планов «под старину» и бесконечными, от пола до потолка, рядами полок, уставленных чем-то напоминающим раскрытые книжки с раскрашенными во все цвета страницами, — стены были абсолютно белыми.
Над двумя столами с крышками из вставленного в хромированные рамы дымчатого стекла низко висели выкрашенные в белый цвет, изумительно выполненные лампы из кованого железа; кресло же позади стола, явно принадлежавшего леди Кейтерхэм, было не из кожи и металла, как можно было бы ожидать, но деревянное: с прямыми, жесткими спинкой и сиденьем и украшенное превосходной резьбой.
Кресло это как бы венчало собой всю комнату; Вирджиния обратила внимание, что Энджи уставилась на него, и улыбнулась:
— Красивое у меня кресло, верно? Это стиль времен Карла Второго.[13]
— Правда? — делано-безразлично переспросила Энджи. Если леди Кейтерхэм попытается сейчас втянуть ее в обсуждение старинной мебели, значит она угодила явно не туда и надо будет немедленно отваливать, чтобы из нее тут не делали дуру.
— Правда. Но мне оно нравится прежде всего тем, что смотрится здесь совершенно неожиданно. Как и лампы. Я чуть было не купила дымчатые лампы у Тиффани, но потом подумала, что в таком интерьере они будут смотреться слишком уж предсказуемо. Такие тут и должны были бы висеть, особенно раз хозяйка здесь — американка. Вот поэтому я и заказала те, что висят сейчас, кузнецу в Хартесте — это там, где мы живем. Он их сделал. Как они вам, нравятся?
— Очень, — осторожно ответила Энджи, подумав, что лампы из дымчатого стекла выглядели бы здесь намного лучше. — А что это за книжки на полках? С разноцветными страницами?
— Это альбомы с образцами тканей, — пояснила Вирджиния. — Их показывают клиентам, чтобы те могли сделать выбор. И они требуют очень уважительного обращения — альбомы, а не клиенты, — потому что стоят огромных денег. И альбомы с образцами обоев тоже.
— Да уж, представляю себе, — проговорила Энджи, стараясь произвести впечатление знающей и понимающей, но при этом удивляясь, что такой заведомо очень богатый человек, как графиня, может задумываться о цене. — А это Хартест-хаус, да? Там, у вас за спиной?
Энджи тщательнейшим образом подготовилась к этой беседе. Сьюзи растолковала ей, насколько важна такая подготовка. Энджи сходила в расположенную в Вестминстере большую публичную библиотеку и посмотрела статью о Кейтерхэмах в справочнике «Кто есть кто»; оттуда она узнала, что Александр Кейтерхэм — девятый граф в своем роду и что свой титул и имение — Хартест-хаус в Уилтшире — он унаследовал, когда ему было девятнадцать лет. В апреле 1960 года он женился на Вирджинии Прэгер («единственной дочери Фредерика и Элизабет Прэгеров, проживающих на 80-й Восточной улице в Нью-Йорке и в имении Бичез в Ист-Хамптоне, Лонг-Айленд», говорилось в справочнике). У них была дочь, леди Шарлотта Уэллес, родившаяся в январе 1962 года.
— Да, это Хартест, — ответила Вирджиния, слегка удивленно посмотрев на девушку, а потом поворачиваясь к висевшему на стене позади ее стола чертежу, выполненному в свое время самим архитектором; на нем были рисунок и общий план дома. — Вы молодец, что сразу узнали его.
