Светлана Демидова - Интерьер для птицы счастья
Как там говорил Влад? На его пути тоже были женщины, от которых заходилось сердце? Что же это значит? Это значит, что он ее не любил? Влад Терехов, до которого она, Марьяна, снизошла в юности, не любил? Нет… Не может быть… Он столько раз доказывал ей свою любовь и делом, и в постели. Конечно же, он любит ее, потому и предложил не спешить, перетерпеть… Какое ужасное слово! Она не может терпеть! Она никогда прежде не любила. Она скоро разменяет пятый десяток, и ей уже нельзя так разбрасываться чувствами. Ее любовь к Халаимову, как ни смешно это звучит, наверняка и есть та самая пресловутая лебединая песнь. И уж она пропоет ее от всей души! А дети… Что ж дети… Дети никуда не денутся. Они всегда будут с ней.
А потом был обычный семейный вечер. Пришел с тренировки Митя, потом со дня рождения одноклассника – Ванечка. Марьяна кормила семью ужином, проверяла у Ванечки уроки, перебранивалась с Митей по поводу разбросанных по всей квартире грязных носков, и над всем этим бытом парило новое ощущение сбывшегося (или почти сбывшегося) желания. Даже если ее отношения с Халаимовым не разовьются дальше, сегодня она уже имела достаточно для того, чтобы ощущать себя счастливой.
Влад весь вечер вел себя так ровно и спокойно, будто никакого тягостного разговора между ними не было. Принимая перед сном душ, Марьяна размышляла о том, где постелить Владу. Теперь она должна быть чистой для Владимира. Пожалуй, Терехов может поспать в гостиной, если сдвинуть два кресла.
Когда Марьяна зашла в спальню, Влад читал газету, полулежа в их супружеской постели.
– И что… ты будешь спать со мной… после того, что я тебе сказала? – удивилась она.
– Я буду спать не с тобой, а рядом, – отозвался Влад, не отрываясь от газеты. – Если ты рассчитывала, что я улягусь на коврик у дверей в прихожей, то зря.
– Не передергивай, пожалуйста! Можно же…
– И не надейся! – Влад отбросил газету и посмотрел на жену почти с ненавистью. – Я же сказал: пугать детей я не намерен! А тебе я даю время, чтобы привести себя в чувство.
– А если я не смогу?
Терехов сел в постели и внимательно оглядел ее с ног до головы, и Марьяна будто увидела себя его глазами: стареющая тетка с увядшим лицом, редкими волосенками и широченными, как у пловчих на длинные дистанции, плечами.
– Ты уверена, что твой… возлюбленный (будем называть его так красиво) женится на тебе? – спросил он.
– Нет, – честно ответила она.
– Он женат?
– Наверняка.
– То есть ты не знаешь?
– Не знаю.
– То есть роман только начался?
– Да…
– А ты хочешь за него замуж?
– Не знаю, Влад. Ничего не знаю. – Марьяна ничком упала на постель рядом с мужем. – Я люблю его, и все! Больше мне нечего сказать тебе…
* * *Владимир Викторович Халаимов, выйдя из отдела учета отчетности и анализа, чувствовал себя не в своей тарелке. Марьяна Валерьевна оказалась женщиной страстной и повела себя нестандартно. Всегда «брал» он. Сегодня его «взяла» Марьяна. Она не просила, не унижалась, не согласилась на его предложение. Она уведомила его в своей любви, поцеловала столько раз, сколько посчитала нужным, и ушла.
Домой идти не хотелось. Вообще ничего не хотелось. Он еще раз удостоверился в том, что, по большому счету, ничего не имел в жизни: ни настоящей семьи, ни любовницы, к которой рвалось бы сердце. Пустота. Случайные женщины. Случайные связи. Саша… Марьяна… Куда все-таки каждый день растворяется Саша?
Халаимов пошел в свой кабинет, где в дверях его встретила растрепанная Анюта с раздувающимися ноздрями.
Владимир Викторович спросил, не случилось ли чего экстраординарного в его отсутствие. Анюта не ответила и молчала так выразительно, что Халаимов, который уже зашел в кабинет, вынужден был к ней обернуться. В дополнение к раздувающимся ноздрям за эти секунды секретарша успела приобрести уже абсолютно ровный багровый цвет лица. Грудь ее вздымалась так мощно, что розовые ягодки сосков то выскакивали из чашечек ненавистного Владимиру бюстье, то снова погружались вниз.
– Ну и что сие означает? – вынужден был спросить Халаимов.
– Сие означает, что я все видела!
– Что именно?
– Все! Как вы лапали Марьяну Валерьевну Терехову, начальницу отдела учета отчетности и анализа!
– Лапал? Фу-у-у, Анюта! Что за терминология?
– Нормальная терминология! В самый раз подходит к вашим действиям!
Владимир Викторович, сморщившись, подошел к шкафу и вытащил из него свою куртку. Всунув руки в рукава, надев шарф и нахлобучив кепку, он повернулся к дверям и опять наткнулся на загородившую проход Анюту.
– Интересно, что вы нашли в этой старой вытертой кошке? – крикнула девушка и еще решительней выставила вперед шикарную грудь.
– Анюта, какое вам до этого дело? – скривился Халаимов.
– Такое! Я тут уж не знаю, как одеться и накраситься, а вы почему-то целуетесь с какой-то подержанной бабой, которую, как ни крась, все равно…
Халаимов глядел на разъяренную секретаршу и понимал, что в ее лице приобретает смертельного врага и постоянную головную боль. Но… не утешать же ему всех женщин на своем жизненном пути, в самом-то деле… Марьяны Тереховой ему на сегодня явно уже достаточно. Владимир Викторович перебросил сумку с одного плеча на другое, довольно резко отодвинул девушку со своего пути и вышел наконец из кабинета.
Выйдя из инспекции на улицу, Халаимов будто нырнул в холодную воду. Мороз стоял нешуточный. Настоящий, декабрьский. Пришлось опустить отворот кепки на уши. Перчаток в карманах не оказалось. Видимо, забыл их в кабинете. Но не возвращаться же за ними! Меньше всего ему хотелось сейчас еще раз встретиться с секретаршей Анютой.
Владимир Викторович сунул руки в карманы и огляделся. Под светом фонарей в воздухе сверкали снежные кристаллики. Матовые плафоны фонарей были окружены ореолами застывшего на морозе света и казались зимними одуванчиками. В такое же красивое морозное утро в дрожащем мареве снежных блесток он впервые увидел Сашу… Саша… Вот кто может его спасти! Вот кого он смог бы полюбить по-настоящему! Только бы она этого захотела! Странно, что приходится задумываться об этом. До встречи с ней все женщины сами его хотели.
Владимир Викторович по-мальчишески спрыгнул с крыльца через перильца и зашагал к Сашиному кварталу. На этот раз она оказалась дома и очень долго стояла на пороге, молча и не сдвигаясь с места.
– Может, ты меня все-таки впустишь? – не выдержал Халаимов.
– Впущу, если вы будете разговаривать со мной на «вы»! – отозвалась она.
Владимир Викторович готов был пообещать все, что угодно, лишь бы войти. На столике в прихожей он первым делом увидел свои бутылки. Интересно, хороший это знак или плохой? Наверно, плохой… Халаимов бросил куртку на столик, закрыв ею бутылки, чтобы они не мозолили глаза, и вошел в комнату. Саша, кутаясь в расписную павловопосадскую шаль, забилась в угол дивана. Владимир Викторович, как ни осматривался вокруг, так и не смог догадаться, что она делала до его прихода.
