Вирджиния Эндрюс - Долгая ночь
Она лежала и слушала с широко раскрытыми глазами; и была поражена не меньше, чем я. Когда я закончила, она покачала головой и поинтересовалась, случится ли это когда-нибудь и с ней.
– Мама и книги говорят, что это случается со всеми нами, – сказала я.
– Со мной этого не случится, – пророчески произнесла она. – Мое тело до самой смерти останется телом маленькой девочки.
– Не говори таких ужасных вещей, – закричала я.
– Ты прямо, как мама, – сказала Евгения, улыбаясь.
– Ну, как я могу говорить по-другому, когда ты говоришь такие грустные и мрачные вещи.
Евгения пожала плечами.
– Теперь, после твоего рассказа, Лилиан, мне не кажется таким печальным и мрачным то, что со мной этого не случится, – ответила она, и я рассмеялась.
То, что я рассказала все Евгении, помогло мне пережить свою собственную боль.
За обедом папа поинтересовался, почему у меня нет аппетита и почему я выгляжу бледной и нездоровой. Мама сообщила ему, что я на пути к тому, чтобы стать женщиной; тогда папа, повернувшись, как-то очень странно на меня посмотрел, как-будто впервые увидел меня. Его темные глаза сузились.
– Она будет такой же красивой, как Виолетт, – со вздохом сказала мама.
– Да, – согласился папа, удивив меня этим.
Я взглянула через стол на Эмили. Она покраснела. Папа не считал, думала я с облегчением, что я навлеку проклятье или несчастье на Мидоуз. Эмили тоже это поняла и сидела, кусая губы.
– Папа, можно я выберу какой-нибудь отрывок из Библии сегодня? – спросила она.
– Конечно, Эмили, – сказал он, кладя свои огромные руки на стол. Эмили взглянула на меня и открыла книгу.
– И Господь сказал, кто сказал тебе, что ты наг? Не ел ли ты от дерева, с которого я запретил тебе есть? И человек сказал, – продолжала Эмили, поднимая глаза на меня, – жена, которую ты мне дал, она дала мне плод от дерева и я ел…
Она снова взглянула в Библию и быстро дочитала, как Бог наказывает змея. Затем, громко и отчетливо она прочитала:
– Жене Господь сказал: умножая умножу скорбь твою в беременности твоей, в боли будешь рожать детей…
Эмили закрыла книгу и выпрямилась с довольным выражением лица. Первые мгновения мама с папой сидели молча, затем папа откашлялся.
– Да, хорошо… очень хорошо, Эмили. – Благодарим тебя, Господи, за твои дары.
Папа энергично принялся за еду и, временами прерываясь, поглядывал на меня. Это был самый запутанный день в моей жизни.
Изменения в моей фигуре я замечала день ото дня.
Моя грудь продолжала понемногу расти, пока однажды я не заметила, что она оформилась.
– Это маленькое пространство между грудями, – говорила мама шепотом, – просто очаровывает мужчин.
И она продолжала рассказывать мне о героине одной из ее книг, специально выискивающей способы показать это как можно лучше. Она носила белье, которое приподнимало и стискивало грудь, «Заставляя ее выпирать, что углубляло то самое пространство». Мысли о подобных вещах заставляли мое сердце биться сильнее.
– Когда мужчины говорили о ней, то за глаза называли ее соблазнительницей, – говорила мама. – Ты должна быть осторожной теперь, Лилиан, и не делай того, что даст повод мужчинам считать тебя такой же. Такие женщины никогда не завоюют уважения у порядочных мужчин.
Неожиданно такие, казалось, обычные и незначительные вещи приобрели новое значение и даже опасность. И Эмили приняла на себя новую обязанность, хотя, я уверена, что никто ее об этом не просил. Она все время говорила мне об этом по пути в школу.
– Теперь, когда наступило твое время, – говорила она, – я уверена, ты сделаешь что-нибудь такое, что навлечет позор на нашу семью. Я буду за тобой присматривать.
– Я не позор для нашей семьи, – резко отвечала я. Другое изменение произошло во мне – я стала уверенной в себе. Как будто волна взрослости пронеслась надо мной, и я стала старше, чем была. Эмили больше не будет вселять в меня ужас, думала я. Но она только высокомерно и самоуверенно улыбалась.
– Нет, – предрекала она. – Зло, сидящее в тебе, использует любой способ, чтобы это свершилось.
Она развернулась и пошла дальше, как обычно уверенная в своей правоте.
Конечно, я понимала, что теперь ко мне совершенно иное отношение, каждое мое движение или слово оценивается и обсуждается. Мне всегда теперь нужно следить, чтобы каждая пуговица у меня на блузке была застегнута. Если я стояла слишком близко к какому-нибудь мальчику, Эмили с интересом, широко открыв глаза, следила за каждым моим движением. Она все время ждала повода, чтобы придраться, ожидала увидеть, как наши руки или плечи соприкасаются или, Боже упаси, моя грудь слегка задевает какого-нибудь мальчика, даже если это происходит случайно, когда тот проходит мимо. Не было ни дня, чтобы Эмили не обвиняла меня в кокетстве. По ее мнению я или слишком много улыбалась, или слишком вызывающе поводила плечами.
– Это самый простой для тебя способ превратиться из Еноха в Иезавель, – провозгласила она.
– Нет, – резко возразила я, даже не зная точно, что это означает. Но этим вечером за обедом, Эмили открыла Библию на первой книге царей. Пристально и гневно взглянув на меня, она прочитала:
– Мало было для него впадать в грехи Иероваама, сына Наватова; он взял себе в жены Иезавель, дочь Ефваала, царя Сиданского, и стал служить Ваалу и поклоняться ему.
Когда она закончила чтение, я заметила, как папа опять странно на меня смотрит, только сейчас мне показалось, что он тоже, как и Эмили, считает, что я, вероятно, дочь зла. Мне стало неловко, и я быстро отвела взгляд.
Эмили кружилась вокруг меня как ястреб, приготовившийся к нападению, и я просто разрывалась между желанием общаться с мальчиками, особенно с Нильсом, и чувством вины. Если Нильсу раньше и нравилась моя улыбка, то теперь, казалось, он просто загипнотизирован мной. И когда бы я не оборачивалась на уроке, я всегда видела Нильса, пристально рассматривающего меня, мягкий взгляд его темных глаз был полон интереса ко мне. Я чувствовала, что вся горю; и всякий раз появляющийся трепет у меня где-то под грудью расходился волнами по всему телу. Мне казалось, что все написано на моем лице, и каждый может это заметить, поэтому я быстро прятала взгляд, проверив предварительно, что Эмили не следит. Но почти всегда она наблюдала за мной.
Теперь по дороге домой Эмили всегда отставала для того, чтобы идти позади меня и Нильса, а не впереди. Даже близнецы жаловались на ее медленную походку, но Эмили не обращала на них внимания или говорила им, чтобы они шли вперед без нее.
Конечно, Нильс тоже чувствовал взгляд Эмили и понимал, что должен придерживаться определенной дистанции между нами. Если мы обменивались книгами или листками бумаги, мы должны были быть уверенными, что наши пальцы не соприкоснутся на глазах у Эмили.
