Вирджиния Эндрюс - Долгая ночь
В буквальном смысле мы все трое росли в различных мирах, несмотря на то, что жили под одной крышей и имели одних и тех же родителей. Не важно, сколько времени я проводила с Евгенией, чем мы с ней занимались, и сколько я сделала для нее, я знала, что никогда не смогу даже представить всех ее переживаний, как тяжело все время проводить в доме и видеть мир только через окно своей комнаты.
Бога Эмили я действительно боялась. Она заставляла меня просто трястись от страха, когда угрожала мне Его гневом и отмщением.
Как он неблагоразумен, думала я, если может оставаться безразличным к несчастьям, заставлять страдать такого милого и доброго человека, как Евгения, и не замечать высокомерия и бездушности таких, как Эмили.
Эмили так же жила в своем собственном мире. Но не потому, что была беспомощна, как Евгения. Эмили добровольно заперла себя в стенах, отделяющих ее от реального мира, но это были не настоящие стены из дерева, покрытые штукатуркой и краской, это были стены гнева и ненависти. И каждую щелочку в них она зацементировала какой-нибудь библейской историей или цитатой. Я начала думать, что даже священник боится ее, вдруг она обнаружит какой-нибудь тайный его грех, который он однажды совершил, и расскажет об этом Богу.
И наверное, только я одна, несмотря ни на что, по-настоящему наслаждалась жизнью в Мидоуз: бегала по полям, кидала камешки в реки, вдыхала запахи цветов, и проводила много времени с рабочими плантации и знала всех их по именам. И я не могла представить себе, как можно запереться в какой-нибудь части дома и не обращать внимания на окружающий мир. Да, я была довольна жизнью в Мидоуз, несмотря на темное облако боли, связанное с моим рождением, неотступно следующее за мной по пятам, и даже имея такую сестру, как Эмили.
Мидоуз никогда не потеряет своего очарования, думала я и впоследствии. Грозы приходят и уходят, но затем всегда наступает теплая весна. Конечно, я тогда была маленькой. Я не могла даже представить, каким мрачным все может стать, каким холодным и чужим все окажется и какой одинокой я буду, когда моя безоблачная жизнь закончится.
Когда мне исполнилось двенадцать лет, я стала замечать некоторые изменения в моей фигуре, и это дало маме повод говорить, что я стану красивой молодой женщиной, цветком Юга. Было приятно, что тебя считают хорошенькой, и слышать от людей, особенно от приятельниц мамы, восторги по поводу мягкости моих волос, великолепного цвета моего лица и красоты моих глаз. Неожиданно мне начало казаться, что моя одежда становится мне тесной, и вовсе не потому, что я растолстела. Детские черты лица постепенно исчезали, моя мальчишеская фигура начала округляться и становиться более выразительной. Я всегда была худенькой девочкой с недоразвитой фигурой, хотя и не была такой неуклюжей, как Эмили, которая так быстро росла, что казалось, каждую ночь она вытягивается на несколько сантиметров. Из-за своего роста Эмили выглядела очень взрослой. Но это проявлялось только в ее лице, а развитие тела, казалось, остановилось, и ему не придавали никакого значения. Черты лица Эмили были лишены мягкости и нежности.
К двенадцати годам я была почти уверена, что у меня грудь в два раза больше, чем положено. Я не знала как это должно быть на самом деле, потому что я никогда не видела Эмили без одежды, даже когда она спала.
Однажды вечером, когда я принимала ванну, мама зашла ко мне и отметила, что моя фигура становится все больше похожа на фигуру девушки.
– Дорогая! – с улыбкой воскликнула она, – твоя грудь начала развиваться гораздо раньше, чем моя. Нам нужно купить тебе новое белье, Лилиан.
Я почувствовала, что краснею, особенно, когда мама говорила, какое ошеломляющее впечатление может произвести моя фигура на молодых людей.
– Они будут смотреть на тебя так пристально, как будто они хотят запечатлеть в памяти каждую деталь твоего лица и фигуры.
При всяком удобном случае, разговаривая с нами, мама любила вставлять слова и даже целые отрывки из своих любовных романов.
И года не прошло с тех пор, а у меня появились первые признаки того, что я действительно становлюсь женщиной. Но никто не говорил, чего мне ожидать. Однажды весенним днем мы с Эмили возвращались из школы. Было уже тепло как летом, поэтому мы были одеты в легкие платья. К счастью, мы уже распрощались с близнецами Томпсонами и Нильсом, иначе они меня очень смутили бы. Внезапно я почувствовала резкие спазмы. Боль была такая сильная, что я схватилась за живот и согнулась.
– Что с тобой? – проговорила Эмили.
– Я не знаю, Эмили. Так больно.
Последовал новый острый спазм, и я снова застонала.
– Прекрати! – закричала Эмили, – ты ведешь себя, как свинья, которую режут.
– Я не могу это вытерпеть, – стонала я, слезы заструились по моему лицу. Эмили посмотрела на меня с неприязнью.
– Поднимайся и иди, – скомандовала она. Я попробовала выпрямиться, но не смогла.
– Не могу.
– Тогда я просто оставлю тебя здесь, – пригрозила Эмили, потом она задумалась на мгновение. – Возможно, ты что-то не то съела. Ты сегодня откусила, как обычно, от зеленого яблока, которое тебе предложил Нильс Томпсон? – спросила она. Я всегда чувствовала, что Эмили следит за мной и Нильсом в перерыве на обед.
– Сегодня – нет, – сказала я.
– Уверена, что ты, как обычно, врешь. Ну, – сказала она, поворачиваясь, – я не могу…
Но в этот момент я почувствовала какую-то странную теплую влагу между ног. Я опустила туда руку, а когда подняла, то увидела кровь. В этот раз мой крик был услышан рабочими в Мидоуз, хотя они находились в миле от нас.
– Со мной случилось что-то ужасное! – закричала я и показала ей ладонь, чтобы она могла увидеть кровь. Первое мгновение она стояла как вкопанная, затем она вытаращила глаза и ее без того тонкий рот скривился как перекрученная резинка.
– Пришло твое время! – вскрикнула Эмили, поняв, где только что были мои руки и почему мне так больно. Она, как бы обвиняя, указывала на меня пальцем и повторяла: – Настало твое время.
Я затрясла головой. Я и представления не имела, о чем она говорит, и почему это ее так разозлило.
– Слишком рано.
Она отстранилась от меня, как будто я больна скарлатиной или корью.
– Слишком рано, – повторила она. – Теперь нет сомнений, что ты – дочь дьявола.
– Нет, это неправда, Эмили, пожалуйста, остановись…
Она с отвращением покачала головой, отвернулась от меня и, бормоча одну из своих молитв, продолжила путь, убыстряя и увеличивая шаги, оставив меня на дороге, охваченную ужасом. Я заплакала. Посмотрев еще раз, я увидела, что кровь струится по моим ногам. Я зарыдала от страха. Боль не проходила, но вид крови захватил мое сознание настолько, что я терпела. У меня началась истерика, тело содрогалось от приступов боли, следующих один за другим. Я шагнула вперед, затем еще и еще. Я не смотрела на ноги, хотя чувствовала, что по ним течет кровь. Я продолжала идти, обхватив живот руками. Я так и шла, пока не оказалась рядом с домом и не вспомнила, что оставила все свои книги и тетради там на траве. Я зарыдала с новой силой. Эмили никого не предупредила. Как обычно, она прошагала через весь дом сразу в свою комнату. Мама даже не сообразила, что я не пришла вслед за Эмили. Она слушала музыку на своей заводной Виктроле и читала очередной роман, когда я с плачем открыла входную дверь. Услышав меня, она через несколько секунд бегом спустилась ко мне.
