Дик Портер - Преданное сердце
Выпускные экзамены я сдал лучше всех на курсе. Получив назначения, мы все сияли: сбылись наши мечты — нас направляют в Европу! Сбор — через месяц в Форт-Диксе. Но, несмотря на всеобщую радость по поводу удачного назначения и предстоящего отпуска, лишь немногие подошли ко мне попрощаться, а на капустнике один остряк прочитал стихотворение, в котором выражалась надежда, что в Москве мне удастся спасти больше заблудших душ, чем в Монтеррее. Все это я воспринял достаточно спокойно.
Садясь в самолет в Сан-Франциско, я твердо решил, что дома чистосердечно расскажу обо всем, что со мной случилось, — это был мой моральный долг и перед родителями, и перед Сарой Луизой. Но когда во время остановок в Техасе и в Арканзасе самолет стал наполняться людьми, говорившими с южным акцентом, в меня начали закрадываться кое-какие сомнения. Подлетая к Нашвиллу, я пришел к выводу, что лучше не создавать волны: ведь если я расскажу о своем перерождении, меня могут спросить, чем оно было вызвано, и тогда откроются всякие гадкие подробности моей жизни, и праздник Благодарения будет испорчен. Весь следующий месяц я усердно играл роль прежнего Хэмилтона Дэйвиса.
Та Сара Луиза, с которой я беседовал в Калифорнии, стала для меня гораздо более реальной, чем настоящая, и когда мы с ней приехали на нашу просеку, я все ждал, что она заговорит о распутных девицах, за которыми я гонялся. Но Сара Луиза как ни в чем не бывало болтала о друзьях и родных, а потом расстегнула мне брюки. Тут Бог сказал мне, что это можно, потому что я ей предан. Слово «предан» тогда только начинало входить в повседневный обиход, и мне показалось интересным, что Бог изъясняется на современном языке.
Колдуэллы устроили прием в нашу честь, на котором я так увлекся виски и всякими пошлыми песенками, что на следующий день долго молился. В День Благодарения Колдуэллы пришли к нам в гости; родители наняли на этот вечер четырех слуг и купили ящик «Моэ» и "Шандона".[22] Я зашел в университет повидаться со своими старыми учителями и получил истинное наслаждение от общения с ними. Спрашивать у них, не преувеличивают ли они значение Юга, было бы то же самое, что спрашивать у папы римского, не преувеличивает ли он значение Церкви. Покидая Нашвилл, я помахал из иллюминатора Саре Луизе и всем родителям и подумал, что бы ни происходило вокруг, здесь царствует Бог, и вообще мир в полном порядке.
В Форт-Диксе мои товарищи по школе не сторонились меня, но и не проявляли особого желания общаться. Когда мы узнали, что нас продержат здесь около недели и будут посылать в наряды, один из курсантов подсуетился и нашел нам непыльную работу. Рано утром мы отправлялись в какой-то заброшенный барак топить печь. Сама работа занимала минут пятнадцать, а остальное время мы просто сидели без дела, читали и ели бутерброды, запивая их пивом. В пять часов вечера мы вскидывали на плечи свои лопаты и с усталым видом брели домой, мыча хором походную песню. Однажды утром, когда мы только встали и лениво ворчали спросонья, дверь казармы распахнулась и чей-то голос громко произнес: "Что, порядка не знаете?! Велено было — никаких писем! Нам что ль делать больше нечего, как их разгребать? Кто тут Хэмилтон Дэйвис? Где он?"
— Я здесь, сержант, — ответил я.
— Держи письмо. Надо было б порвать его к чертовой матери. Больше чтоб никаких писем из дома — всем ясно?!
Письмо было от Сары Луизы. Вообще-то я не просил ее писать, но сообщил по телефону, что пробуду здесь еще с неделю, и объяснил, как в случае необходимости меня найти. Если бы случилось что-нибудь серьезное, она бы позвонила или прислала телеграмму. Значит, это просто обычное ее письмо — парочка сентиментальных фраз, а в основном всякие сплетни. Я сунул письмо в карман, не распечатав, и пошел завтракать.
В бараке, который мы отапливали, я улегся на матрас и развернул "Нью-Йорк таймс". Времени на то, чтобы прочитать газету от корки до корки, было впритык — всего девять часов. На первой полосе красовалась фотография Эйзенхауэра с подаренным ему трактором. Я прочитал про это событие, а также про Эдгара Фора, про заседание французского парламента, про Западный Берлин, про русских, про Эдлая Стивенсона и про снижение темпов жилищного строительства. Проштудировав таким образом несколько полос, я вспомнил про письмо от Сары Луизы и решил, что оно хорошо пойдет под закуску. Но когда принесли бутерброды, я с головой ушел в бой между Карменом Базилио и Тони Де-Марко: Базилио победил в двенадцатом раунде и сохранил звание чемпиона во втором полусреднем весе. Потом еще были сообщения о баскетбольных и хоккейных матчах, а также о турне нью-йоркской футбольной команды по Японии.
К середине дня я стал все чаще вспоминать о письме, но каждый раз, когда лез в карман, чтобы достать его, мое внимание обязательно привлекала какая-нибудь новая заметка. Компания "Минит мейд" за последний год увеличила сбыт до 376,4 %. Мисс Ширли Сирина Дакворт выходит замуж за Джека Нортона Дитера. Ее отец — бывший член британского парламента, ее отчим — известный кларнетист Бенни Гудман, а бабушка по материнской линии была в родстве с Вандербилтами и Слоунами. Вот это да! Кто бы мог подумать, что Вандербилт и Бенни Гудман связаны родственными узами! Потом я ознакомился со статьями про русских в Антарктиде и про объединение американских профсоюзов.
Когда пришла очередь письма от Сары Луиза, было около пяти часов, и кое-кто уже начал приводить себя в порядок, готовясь уходить. В течение дня я несколько раз задумывался, что сообщает Сара Луиза на этот раз? Что она пошла к гинекологу с какой-нибудь новой болячкой? Что ее брат и сестра поссорились? Или что ее бабушка снова упала в ванной? Наконец, распечатав письмо, я прочитал следующее.
"Дорогой Хэмилтон!
Поверь, мне придется труднее, чем тебе. Когда ты приезжал, то, наверное, заметил, что между нами что-то переменилось. Разумеется, мы механически продолжали вести себя как прежде, делая вид, будто все в порядке, но я уверена, ты тоже понял, что это не так. Я надеялась, ты проявишь инициативу и скажешь, что нашел в Калифорнии какую-нибудь потрясающую девушку — у тебя, вероятно, отбоя не было от них. Возможно, ты боялся меня огорчить. Так что мне снова придется сказать обо всем первой — как тогда, на танцах.
Так вот: я люблю другого. Может быть, ты его помнишь — это Фред Зиммерман из Сан-Луиса. Два дня назад мы с ним обручились, официально о помолвке будет объявлено весной. Я решила не рассказывать Фреду о том, что было у нас с тобой, поэтому не буду писать тебе о нем — надеюсь, ты меня поймешь.
Пока об этом знают только наши родители. Думаю, что твоим родителям ты сообщишь сам. Передай им, пожалуйста, от меня поклон и скажи, что я благодарна им за доброе отношение.
