Сандра Кэнфилд - Любимая
После этого он ушел в свой тускло освещенный кабинет, одну стену которого занимала коллекция оружия, чтобы, как водится, выпить стакан портвейна и выкурить сигару. Зачастую ей приходилось прислуживать ему. Все начиналось с того, что она наливала ему вина. Когда она зажигала его сигару, он брал ее за запястье, сперва слегка, а затем сжимал все сильнее. Его пальцы причиняли ей боль, но Энджелина знала, что следов, могущих выдать мучителя, не останется. Их почти никогда не оставалось. Их глаза встречались. Затем он ослаблял свою хватку, и, поднеся руку Энджелины к губам, целовал ее. Даже сейчас при воспоминании об этом поцелуе ей стало плохо, и она потерла кисть руки, словно стараясь стереть отвратительное прикосновение.
Добравшись до своей комнаты, Энджелина вошла и закрыла за собой дверь. Комната была прелестна - настоящая мечта, вся в розовых розах и зелени, но тем не менее она оставалась тюрьмой, как и весь дом вместе со двором. Энджелина не могла ходить, куда ей вздумается без его разрешения.
О Боже, как она его ненавидит!
Женщина быстро, виновато взглянула на маленький алтарь в углу комнаты. На расписанной цветами стене висело распятие. На столике под ним стояли церковные свечи. Она зажгла одну из них и принялась молить о прощении. Ненавидеть грешно. Как бы омерзительно он ни вел себя, ей не следует губить свою бессмертную душу. Взяв розовые с серебром четки, Энджелина начала молиться. Она знала, что отец Джон наложит на нее епитимью, когда она признается в этом грехе на исповеди, даже если объект ненависти не будет упомянут. Моля о прощении, она постепенно взмолилась о другом: Господи, пожалуйста, не дай ему прийти сегодня! Прошу тебя. Господи, пришли кого-нибудь, чтобы спасти нас с Хлоей!
Помолившись, Энджелина расчесала волосы, разделась и, охладив разгоряченную кожу влажной салфеткой, одела тонкое белое платье. Прошел почти час, а его все не было. Она облегченно вздохнула. Может, он не придет. Может, сегодня Господь пронесет эту чашу мимо нее… Возможно… Она услышала, что он медленно поднимается по лестнице. Энджелина затаила дыхание. Умоляю, Господи! Его шаги все приближались и, наконец, замерли перед ее дверью. Тишина.
Сердце Энджелины отчаянно стучало. Зато его шаги отдалились: он направился к себе. Из груди женщины вырвался вздох. От облегчения у нее подкосились ноги, и, чтобы не упасть, Энджелина схватилась за спинку кровати.
Она закрыла глаза.
Открыв их через секунду, она почувствовала, как сердце у нее ушло в пятки, а к горлу подступила тошнота. Он придумал новую игру, дверь ее комнаты была распахнута настежь. На пороге стоял Гален Ламартин, обворожительный красавец, притягивающий к себе женские взгляды. Однажды он привлек и Энджелину… Но теперь единственное, что она видела, были его светло-серые стальные глаза, ранящие, словно лезвие ножа.
Молча, не выказав никаких эмоций, он закрыл за собой дверь и направился к Энджелине.
Энджелина поклялась себе, что не закричит. Окна открыты, и Хлоя может услышать. Нет, она не должна кричать, что бы он ни делал с ней. В его присутствии она не прольет ни единой слезы. Она сдержит свою клятву.
Глава шестая
Роуэн не знал, что тревожит его, но чувствовал себя крайне неспокойно. Может, это потому, что у него свело ногу? Да, это так - согласился он, и, поерзав в кресле, вытянул свои длинные ноги. Это помогло, однако он все еще чувствовал… что? Тупую, серую тошноту, подступившую к горлу. Он ощущал чью-то боль, чей-то страх. Но чей?
– Aidez-moi, - жалобно произнес нежный голос.
Энджелина.
Роуэн отчаянно вцепился за ускользающие обрывки сна, но вскоре эта бесплодная борьба прекратилась. Он пытался сфокусировать сонный взгляд на портрете над камином. Роуэн смутно помнил, что ему приснилось, как из глаза изображенной на полотне женщины выкатилась слеза, но у него не было времени сосредоточиться на этом. Мимо двери проплыло что-то белое. Он увидел белую рубашку…
Вскочив с кресла, он на негнущихся ногах побрел к двери. Когда Роуэн вышел в коридор он увидел, как женщина в белом поднимается по витой лестнице. Он видел черные локоны плащом падающие ей на спину. Как и в прошлый раз, она держала в руках свечу, и огонек ярко светился во тьме.
– Энджелина!
Роуэн сам испугался своего голоса, произносящего столь знакомые звуки ее имени. Он не знал, чего ждет от женщины - обернется ли она? Признает ли, что знакома с ним? Она ничего не сделала, лишь продолжала медленно и ровно подниматься по ступенькам. Только оказавшись на самом верху, женщина обернулась. Их взгляды встретились.
– Aidez-moi,- повторила она, и по алебастрово-белой щеке побежала слеза.
Потом она исчезла, растаяла, как дым в ночи. Роуэн остался ни с чем. Его мучила тошнота и сознание того, что где-то там, в прошлом, Энджелина д'Арси страдает от боли.
***
Энджелине не хотелось просыпаться, не хотелось покидать сладкое сонное забытье. Лишь во сне, пусть неспокойном, могла она найти убежище. Иногда спрятаться было негде: во сне ее терзали кошмары. Но не сейчас.
Сегодня она чувствовала себя облаком. Солнечный свет, теплый и свободный - как она завидовала его свободе! - струился сквозь занавесь, закрывавшую вход на балкон. Если ничего не вспоминать, то день покажется прекрасным, жизнь - чудом. Но от воспоминаний никуда не спрячешься.
Они медленно наплывали на нее, мучая болью.
Прошлая ночь. Его жестокие, злые прикосновения, оставляющие царапины на ее коже. Пальцы, награждающие щипками. Его горячие изголодавшиеся губы, впивающиеся в ее рот, шею, грудь. Ласки, заставляющие ее сжиматься в ожидании того, что сейчас произойдет. И укус, последовавший именно тогда, когда она только-только понадеялась, что на этот раз все будет иначе, укус, заставивший ее сжать зубы, чтобы подавить рвущийся из груди крик. Все, что угодно, лишь бы унизить ее, лишь бы продемонстрировать собственное превосходство. Любые средства хороши, чтобы оскорбить и напугать ее. Прошлой ночью он испугал ее. Он не принес с собой похожий на змею кнут, но использовал нечто более страшное - угрозу.
Энджелина закрыла глаза, борясь с внезапно нахлынувшими слезами. Он манипулировал ею, хитро используя в своих интересах Хлою. Он никогда не угрожал открыто. О, нет, он был слишком хитер. Кроме того, предположение всегда страшнее прямой угрозы, ведь каждый волен толковать слова, как вздумается, ища в них потаенный смысл и надеясь, вопреки здравому рассудку, что все не так страшно, как кажется.
С самого начала он намекал, что, если он не будет делать, как он велит, если она откажется играть в его садистские игры, он ото шлет Хлою подальше, где, по его мнению, она будет получать лучшую медицинскую помощь Энджелина знала, что ничье благополучие кроме его собственного, его не занимает, что он намеревается разлучить их, чтобы наказать ее. Этой ночью он придумал новую, более жестокую угрозу. Он многозначительно заметил, что восемнадцатилетняя Хлоя стала совсем взрослой, а ее хрупкость, бледность и красота вполне способны привлечь мужчину… не говоря уж о богатом приданом, которое он предложит…
