Шипы в сердце. Том первый (СИ) - Субботина Айя

— По-моему, мне идет, — одновременно и отвечаю на ее вопрос, и не даю никакого утверждения.

— Ты шутишь?! Если бы я была мужчиной, я бы уже заделала тебе ребенка! — Она смеется как всегда слишком громко. Помню, что отца это всегда раздражало, а теперь раздражает меня, но я делаю вид, что смущаюсь. — "Прада", Соболь! Крис, ты абсолютно правильно взломала эту жизнь, дорогая!

Но в ее более чем красноречивом взгляде читается: «Залезла в кошелек к правильному мужику».

Я улыбаюсь, делая вид, что смущена.

— Хочешь выпить, Кристина? — Виктория вспоминает, что хозяйка и, не дожидаясь моего согласия, протягивает бокал с шампанским.

У нее небольшая домашняя вечеринка, которую обслуживает пара официантов и один маленький живой оркестр из пяти человек. В гостиной большая дорогая елка, украшенная точно не ее кривыми руками. Вряд ли человек, не имеющий ни малейшего представления о красоте (иначе она не выставляла бы свою бездарную мазню с таким видом, словно собирается затмит Да Винчи), мог бы так хорошо с этим справится. Среди гостей в основном незнакомые лица, но одного мужчину — примерно, ровесника Виктории — я узнаю. Это Артур Русанов — владелец сети ювелирных салонов. Той самой, чей логотип сверкает на пакете с моим подарком для мачехи.

Этот мужик буквально глаз с меня не сводит.

Я мысленно закатываю глаза. Почему после Авдеева все мужики резко стали похожими на скуфов [4]?

— Ты… давно здесь? — рискует спросит Виктория.

Ей определенно не по себе, потому что любой более прямо вопрос будет означать, что она не справилась с ролью самоотверженной второй матери и просто забила на сироту, понятия не имея, где и чем она жила последние годы. И жила ли вообще.

— Приехала пару дней назад, — с наслаждением вру.

— Ты же в Лондоне училась, да? — вспоминает Жанна. — Вика говорила, что после учебы решила не возвращаться.

Я посылаю мачехе вопросительный взгляд. Слегка поигрываю на ее нервах, потому что мы обе прекрасно знаем: чтобы она не рассказывала о моей жизни — все это не более чем ее личная поганая выдумка. И мне ничего не стоит прямо сейчас ее разоблачить. Крест на дружбе этих двух взаимно облизывающих друг друга гадюк моя правда не поставит, но вопросики появятся. А ей же всегда было так важно выглядеть идеальной.

— После окончания учебы перебралась в Нью-Йорк, а в Лондон катаюсь на выходные. — Говорю все это слегка небрежно, но без пафоса. Примерно, как будто речь идет о поездках за город в дачный сезон. — За пять лет учебы я стала слишком зависима от лондонских дождей. London rain isn't just rain, it's a state of mind (Лондонский дождь — это не просто дождь, это состояние души).

Жанна смеется, а я украдкой отмечаю, что Виктория буквально испепеляет меня взглядом. В голове всплывает сказка про Белоснежку, только в моей интерпретации она не наивная девочка, которую оставили умирать в лесу, а та, кто вернулась, чтобы посмотреть, как поживает обожаемая мачеха. Виктория не стареет, она все так же хороша собой, все так же играет в «идеальную женщину». Но есть кое-что новое — она нервничает, потому что больше не может меня контролировать. Вышвырнуть меня за порог как в нашу прошлую встречу, у нее больше никогда не получится.

Хотя я уверена, что на данный момент ей этого хочется даже больше, чем тогда.

Глава десятая: Барби

Я ненавижу двадцать шестое декабря, потому что это — суббота.

Потому что вчера на мое сообщение Авдеев ответил только поздно вечером, коротким и формальным: «И вас с Рождеством, Кристина». Без намека на продолжение. Не оставил ни одной зацепки, не протянул мне соломинку для продолжения разговора. Хотя я сделала первый шаг, а я себе такое никогда не позволяю, потому что не люблю. Потому что не нуждаюсь ни в каких «соломинках», потому что мне пишут десятки — десятками. С предложениями всего и сразу.

У Виктории я побыла еще тридцать минут, потом сослалась на то, что мне сегодня нужно быть в другом месте, пожелала ей хорошего Рождества и с улыбкой сказала, что благодарна ей за все. Кажется, в тот момент ее перекосило так, что это не удалось скрыть даже бесконечному ботоксу у нее под кожей. Могу поспорить, она себе весь мозг сломала, пытаясь понять, была это правда, ирония, осознание взрослой девочки или скрытая угроза.

Но весь этот маленький и заслуженный триумф перечеркнул проклятый Авдеев.

Поэтому я ненавижу субботу и еще больше — следующее за ней воскресенье. У меня даже по рабочему вопросу нет повода ему написать!

Чтобы не сходить с ума, прямо с утра спускаюсь в спортзал — он прямо на первом этаже в моем ЖК, модный, стильный, черный и с правильным жестким светом для идеальных фото.

Выкладываюсь здесь на всю.

Ловлю бесконечные мужские взгляды, когда рву в приседе пятидесятикилограммовую штангу. Но мне вообще по фигу — я от злости даже веса ее почти не чувствую до десятого повторения.

Убиваюсь полтора часа, делаю ноги так, что из зала выползаю буквально затраханная — на полусогнутых. Этой усталости хватает примерно на пару часов.

Я дала себе обещание не накручивать себя и не смотреть сторисы Дэна.

Но смотрю, потому что меня жутко бомбит: любой другой мужик после той фотки в шубе уже бы окучивал меня как золотой прииск, но Авдеев тупо морозится. Этому должна быть логическое объяснение, и мне оно кажется очевидным — просто сейчас в его поле зрения появилась другая добыча. Ни разу не лучше меня, просто — более легкодоступная. И я шарюсь по сторисам Дэна в мазохистском стремлении найти доказательства своей правоты.

Рождество он праздновал в каком-то модном клубе — с музыками, шампанским, полуголыми тёлками в блестящих платьях, бенгальскими огнями и прочими атрибутами модных тусовок. Через его руки прошло столько бабских тел, что я даже считать не пыталась. Иногда их было сразу две, иногда было настолько очевидно, что за кадром они по очереди будут ему отсасывать, что я чуть не блеванула, вспоминая, что меня он тоже целовал.

Но Авдеева в кадре не было нигде.

Возможно, потому что он и правда не любит светить лицом (это очень очевидно считывается по его образу жизни в целом, которой я за эти два года изучила довольно неплохо). Возможно, потому что уже и так неплохо развлекался. С одной? С двумя?

Когда концентрация таких мыслей достигает пика, я собираюсь, гуглю ближайший зал для pole dance и шурую туда.

Может показаться странным, что после шестнадцати месяцев «блестящей карьеры» стриптизерши, меня не тошнит от одной мысли снова потереться об стальной шест. Но правда в том, что я занималась пилоном с шестнадцати лет, исключительно в контексте разновидности спортивной гимнастики. И дополнительно — спортивными танцами. Я всегда обожала физическую активность, любила давать своим мышцам новую нагрузку, давать голове новые эмоции и покорять очередную маленькую вершину. Правда, когда первый раз пришла в клуб в поисках работы, оказалось, что никто не ждет от меня виртуозных гамбитов в стиле Деми Мур в «Стриптизе» или шоу а ля «Шоугёлз». Десятка движений хватало за глаза, но я была гибкой, красивой и с лучшей фигурой на свете. Моя наставница — Триша — любила говорить, что меня будут забрасывать деньгами даже если я просто подержусь голая за шест.

В зале, куда я прихожу, работает несколько классов, но я арендую зал для индивидуальных занятий.

Переодеваюсь в шорты и топ, надеваю высокие теплые гетры.

Растягиваюсь. Включаю музыку через колонку.

Закрываю глаза, позволяю мышцам плавно перетекать под кожей, когда делаю маленький стрэтчинг с парой любимых упражнений из йоги.

А потом взбираюсь на пилон.

И отпускаю все внутреннее напряжение, воображая себя циркачкой под куполом, делая такие акробатические номера, от которых — я точно знаю — дух захватывает.

Мне нравится брать контроль над своим телом.