Элита (СИ) - Салах Алайна

Не придумав ничего лучше, решаю снова обвинить во всём наркотик. А что мне остаётся? Уж лучше так, чем признать, что я резко отупела.

В перерыве между парами в коридоре меня перехватывает Тоня, которой я присвоила кличку Голубь. Тоня Голубь — неплохо, кстати, звучит.

— Лия, ну как ты? — Её голубиный взгляд обеспокоенно мечется по моему лицу, так, словно я целый год провела в коме и впервые появилась в стенах университета.

— Да вроде всё в порядке, — бормочу я, краем глаза ловя любопытные взгляды проходящих студентов.

— Я слышала… Ну, то есть все слышали, — понизив голос, Тоня тянется к моему уху. — Говорят, что на вечеринке в честь начала учебного года Леон избил Морозова… из-за того, что тот к тебе приставал. Тимуру тоже досталось. Ещё ходят слухи, что он порвал с невестой и вы теперь вместе…

В груди неприятно сжимается: то ли от того, что Тоня грубо нарушает моё личное пространство, то ли потому, что в очередной раз несёт пургу. Я и Леон вместе — разве не бред? Он меня даже в университет больше не возит, не говоря об остальном.

— Не верь слухам, — советую я, отодвинувшись. — Люди любят приукрашивать.

— А что именно они приукрашивают? — не сдаётся Голубь. — То, что Леон избил Дениса из-за тебя или то, что вы теперь вместе?

Я делаю глубокий нетерпеливый вдох. Сейчас её необходимость заниматься сексом с этим хряком кажется вполне заслуженной. Всё-таки эта Тоня редкая дура. Ну или так хорошо притворяется.

— Лучше обсуди это со своим покровителем, хорошо? — не желая прощаться, я разворачиваюсь на пятках.

Голубь не брезгливая — переживёт.

— Его сегодня нет в университете, — выкрикивает она мне вслед.

Мой шаг непроизвольно замедляется.

Что вообще происходит? Морозов не пришёл на учёбу, и, судя по тому, что сказала Тоня, позорные видео так и не попали в публичный оборот. Рассчитывать на сознательность доморощенных папарацци не приходится — значит, кто-то записи изъял.

— Лия, привет.

Едва не запнувшись о собственный кроссовок, я резко вскидываю голову. На меня смотрит Пётр — председатель совета, хозяин злополучной вечеринки и мой партнёр по медленному танцу.

Каждый мускул в теле напрягается. А ему-то что от меня понадобилось?

— Привет, — мямлю я. — Я что-то нарушила?

— Нет, разумеется, — его густые чёрные брови взлетают вверх. — С чего такие мысли?

— Извини. — Тронув лоб похолодевшей рукой, я пытаюсь улыбнуться. — Просто тяжёлый день.

— Я подошёл, чтобы извиниться за случившееся в моём доме. — Красивое лицо Петра выглядит предельно серьёзным, не выдавая и намёка на иронию. — Я понятия не имел, что тебе подмешали наркотик. Думал, что ты выпила и…

— И вела себя как дешевая проститутка, вешаясь на человека, которого терпеть не могу? — заканчиваю я.

— Каюсь, так и было, — он прикладывает ладонь к груди в извиняющемся жесте. — Как хозяину дома, мне следовало быть более внимательным к своим гостям. Хорошо, что Каролина заметила и сообщила Леону.

— Спасибо, — бормочу я, сбитая с толку таким внезапным дружелюбием. Или это такая благодарность Петра за то, что не отдавила ему ноги во время танца? — Ты меня совсем не знаешь, поэтому тебе простительно.

— Нужно непременно это исправить, — на лице Петра появляется обаятельнейшая из улыбок. — Если у тебя появятся какие-то вопросы относительно учебного процесса, да и вообще любые — просто дай мне знать.

— Эм… хорошо… — окончательно растерявшись, я неловко переступаю с ноги на ногу. Тоня — это понятно, прилипала, а этот наследник нефтяной империи чего ко мне прицепился? — Так и сделаю.

— Запиши мой номер. — Пётр указывает глазами на телефон, зажатый в моей руке. — Я серьёзно, звони — не стесняйся.

Решив не отвергать влиятельную руку помощи, я послушно снимаю блокировку с экрана.

— Красивая фотография, — комментирует Пётр, глядя на фоновую заставку: я в обнимку с папой.

Из-за плеча Петра я замечаю Леона, выходящего из-за аудитории «Лев», и, вспыхнув, быстро отвожу взгляд.

— Диктуй. Как появятся вопросы — обязательно наберу.

28

— Леон сказал, что подъезжает, — белокурая макушка Каролины втискивается в дверной проём кухни. — Минут через пятнадцать можно накрывать на стол.

Покивав, мама открывает духовку. Горячий воздух с ароматом специй и печёных овощей жаром ударяет по ногам. Я торопливо выкладываю в корзинку ломти хлеба, подтаявшее масло красиво утрамбовываю в вазочку, графины с водой ставлю на поднос и робко осведомляюсь:

— Можно я отлучусь на пару минут?

Мама, занятая разделыванием индейки, молча кивает. Она будто до сих пор злится на меня за то, что я приняла те дорогие шмотки: разговаривает мало и только по делу, про учёбу и вовсе перестала спрашивать.

Накинув куртку, я выскакиваю во двор и, задохнувшись от ледяного порыва ветра, торопливо застёгиваю молнию до горла. Октябрь больше не делает скидок: температура с каждым днём неумолимо ползёт вниз, воздух холодный и влажный.

Выжидающе глядя на ворота, я глубоко и жадно дышу, вбирая в себя запах мокрой земли и слабое послевкусие дыма, принесённого от соседей. Вдоль дорожки, ведущей к парковке, стоят летние вазоны с почерневшими стеблями: ещё неделю назад там росли огненные георгины, а сейчас торчат лишь сухие «шпажки», которые туда‑сюда треплет ветер.

Несмотря на столь неприглядное угасание природы, осень для меня — любимое время года. Кто‑то сказал, что смерть нужна, чтобы дать жизнь чему‑то новому. Будущая весна — лучшее тому доказательство.

Ворота со скрежетом расползаются в стороны, посылая горячий ток по нервам. Придав лицу расслабленное выражение, я смотрю, как спорткар Леона заезжает во двор. Голосок внутри жалобно верещит: «Ну чего ты тащишься как черепаха? Ещё пара минут — и мама превратит мою голову в хэллоуинскую тыкву».

Леон смотрит на меня из‑за лобового стекла, и я снова чувствую, как краснею. Вот за что мне это, а? Всё было гораздо проще, когда он казался мне тошнотворно красивым. Сейчас он представляется одновременно и красивым, и мужественным… настоящим альфой, и это, ох, какая проблема.

Припарковавшись, Леон выходит из машины и идёт прямиком ко мне. По большому счёту, у него и выбора нет: я стою на крыльце, преграждая собой входную дверь. Есть вариант обойти дом и войти из запасного входа, но со стороны это выглядело бы чересчур странно. Так что, Лия, соберись.

— Привет, — я непринуждённо ему улыбаюсь, однако голос выходит сухим, как вчерашний тост. — Как дела?

— Привет. Всё хорошо.

Я давлю раздражённый вздох: я тут рискую отхватить от мамы половником, а Леон экономит буквы.

— Хотела спросить, та запись с террасы… — я сглатываю, ощущаю на языке привкус неловкости. — Я думала, к понедельнику она будет в телефоне каждого, но в университете никто, похоже, не в курсе моего позорного выступления. Мне тебя за это нужно благодарить?

— Записи больше нет, — глаза Леона исследуют мою шею, спрятанную под воротником куртки, — и она не появится.

От широты улыбки трещит за ушами. Типичный Леон: слишком скромен, чтобы сказать «да, именно мне ты должна быть по гроб жизни благодарна за спасение репутации», и слишком честен, чтобы отрицать своё вмешательство.

— Спасибо тебе большое, — не выдерживая взгляда, приклеенного к моему лицу, я невольно отвожу свой. — В очередной раз.

Повисает пауза. Не похоже, что Леон настроен на дружескую болтовню, но и уходить отчего‑то тоже не спешит. Хотя дело, возможно, в том, что я всё ещё закрываю собой проход.

— Сегодня ко мне подошёл Пётр, чтобы извиниться за случившееся на вечеринке, — я заставляю себя снова посмотреть на него. — Он дал мне свой номер и сказал, что в случае возникновения проблем я могу к нему обращаться. Мне стоит ждать подвоха?

По скулам Леона пробегает едва заметная волна, однако тон не выдаёт недовольства.

— Пётр любит быть услужливым. Решай сама, как этим пользоваться.